— А если я утверждаю, что достойна?

Мириам заставила себя посмотреть в глаза султану. Казалось, что она смотрит прямо на солнце. Однако даже не моргнула.

— Но, сеид, ты уже взял в жены четырех самых красивых женщин халифата. Насколько я понимаю, больше жениться тебе вера не позволяет.

Саладин помолчал, пристально разглядывая ее лицо.

— Это правда. Но тебе не нужно быть моей женой, чтобы делить со мной ложе, — ответил он.

Его слова резанули, словно нож, она почувствовала, как внутри все закипает от гнева, — совершенно неподобающее поведение для вассала в присутствии короля. Она отстранилась от него, и на этот раз он не стал удерживать ее.

— Дядя говорил, что ты мудрый правитель, а не тиран. Могу я говорить откровенно, как тогда, в тронном зале?

Саладин улыбнулся, даже Мириам с ее наметанным глазом не могла понять по лицу султана, о чем он думает. Может, своими словами она подписывает себе смертный приговор?

— Вне всякого сомнения. Меня окружают подхалимы. Приятно услышать правду, — ответил он.

Она собралась с духом и бросилась в омут с головой.

— Не стану отрицать: предложение быть с тобой — заманчиво, — начала она. — Но я свободная женщина. Я не позволю запереть себя в гареме в качестве любовницы. Даже в золотой клетке султана.

Уф! Сказала наконец.

Саладин замер как громом пораженный. Он не сводил с нее глаз.

— Ты поистине храбрая женщина. Ни одна женщина никогда так со мной не говорила.

Мириам почувствовала, как екнуло сердце. Внезапно все детские фантазии о прекрасном принце на белом коне, который увозит ее в далекие замки, исчезли. Она стояла перед самым могущественным мужчиной на земле, ухаживания которого только что отклонила. Сейчас она узнает истинную сущность власти Саладина.

— Значит, дядя ошибался? Сегодня вечером моя голова будет висеть на дворцовой стене? — единственное, что ей удалось вымолвить. Если суждено умереть, то она скажет все своему палачу прямо в лицо.

Саладин помолчал, а потом рассмеялся. И это был не холодный, натянутый смех обиженного мужчины, желающего скрыть уязвленную гордость. Нет, это был искренний смех взрослого человека, которого в веселой игре оставило с носом любимое дитя.

— Я восхищен твоим характером, Мириам, — смеялся он. — Если ты придешь ко мне, то по собственной воле, а не под страхом меча. Мир тебе, дочь Исаака.

Потом самый могущественный человек на земле молча повернулся и пошел прочь из сада, оставив ее наедине со шквалом эмоций, бушевавших в душе этим теплым июльским днем в Иерусалиме. Мириам перевела дух и пошла назад, к повозке, которая доставила ее домой к субботнему ужину. Она не заметила закутавшегося в плащ мужчину, который следил за ней, скрываясь в постепенно удлиняющихся тенях сада.

Султанша не питала ложных надежд. Худой, рыжеволосый, веснушчатый евнух, армянин по имени Эстафан, отвесил низкий поклон величественной Ясмин бинт Нур-ад-дин, самой могущественной женщине на земле, и подробно поведал ей о встрече Саладина с Мириам. Ясмин, сияя безупречной оливковой кожей, сидела нагая в исходящей паром ванне, выложенной мозаикой, а мускулистая наложница-африканка втирала ей в плечи мирру и ароматические масла. В купальне не было окон, но комнату ярко освещал ряд хрустальных светильников, полукругом расставленных вокруг ванны. На стекле были вытравлены тексты безупречной арабской вязи.

— Кто эта девчонка? — с холодной яростью спросила султанша. Большие миндалевидные глаза — отголосок персидских корней ее бабушки — пылали, как беспощадное солнце в пустыне.

— Племянница Маймонида, недавно прибывшая из Каира, — ответил Эстафан еще более высоким, чем обычно, голосом. Задание было не из приятных, и его довольно робкий характер едва мог выдержать напряжение порученной ему слежки. Эстафан, конечно, незаметно все разведал, прежде чем предстать перед госпожой. Выяснил даже имя девчонки, с которой встречался султан. Ясмин ожидала подробного доклада о малейших изменениях при дворе, а если ей не угодишь, то не слишком осведомленного вестника, вероятнее всего, ожидали неприятности — например, несчастный случай в темных уголках гарема.

— Еврейка? — По тону Ясмин было ясно, что к гневу примешивалось недоверие. Она жестом велела наложнице прекратить массаж. Африканская красавица отступила, а Ясмин повернулась к евнуху, принесшему плохие новости. Исходящая паром ванна покрылась рябью и пеной, что напоминало бурю, разбушевавшуюся в душе красивой царственной купальщицы.

— Да, султанша, — ответил евнух дрожащим голосом и подумал: «Может, не стоило проявлять такое рвение в расследовании?»

— И она отвергла моего мужа? Должно быть, она сошла с ума.

— Вне всякого сомнения. — Эстафан давно понял, что лучше соглашаться с сильными мира сего, — реже будешь попадать в неприятности.

Ясмин вышла из горячей ванны. Эстафан по привычке отвернулся, хотя, будучи кастратом, он едва ли мог получить удовольствие от любования совершенной фигурой султанши. Его госпожа потянулась за льняным полотном и прикрыла свою роскошную грудь, а наложница-африканка начала расчесывать гребнем из слоновой кости черные как смоль волосы.

Ясмин воздела глаза к потолку — она часто делала так, когда над чем-то размышляла. Она вглядывалась в украшенные фресками высокие арки над головой, но ее голова была слишком занята другим, чтобы обращать внимание на искусно выписанные полевые цветы, на их усыпанные рубинами и сапфирами лепестки. Как бы там ни было, она видела и не такие шедевры в отцовском дворце в Дамаске, ее мало интересовал простоватый левантийский[43] стиль. Сейчас ее заботили совершенно другие вещи.

Султанша не любила перемен, хотя и понимала: такова природа вселенной. Но появление возле мужа новенькой красавицы заставило Ясмин пересмотреть тысячу и одну стратегию, уже давно разработанные ею, чтобы держать гарем и весь двор под контролем. В определенной мере она радовалась неожиданным поворотам судьбы, которые неизбежно заставляли быть начеку. Как и ее супруг, она быстро уставала от легких побед.

— Вероятно, она не больше чем мимолетная прихоть, — презрительно произнесла султанша. — Тем не менее я хочу, чтобы ты не спускал с нее глаз. Если они встретятся еще раз, я должна в течение часа знать подробности.

— Воля твоя, моя госпожа. — Евнух низко поклонился Ясмин.

Султанша махнула рукой, чтобы он шел прочь, и Эстафан тут же встал и ретировался, благодаря Аллаха за то, что во время аудиенции обошлось без потерь — больше ему ничего не отрезали. Ясмин все свое внимание обратила на Михрет, очаровательную служанку-нубийку. Девушка украдкой, словно пантера, подошла к госпоже и стала массировать напряженные плечи Ясмин. Михрет всегда точно чувствовала, что необходимо султанше.