— Отец! — Воскликнул Джек.

Чарльз Форс холодно кивнул. Он одарил Шайлер отчужденным,высокомерным взглядом, припасенным, похоже, специально для нее. Шайлер не поняла,отчего он вообще соблаговолил помогать ей, хотя в каждом его жесте сквозилонежелание видеть ее.

— Неплохо проделано, Джек. Они идут за нами. Пока что ихзадержало «обсидо» на южном перекрестке, но это не навечно. Скорее наверх. Наперекресток, куда они войти не смогут. Быстро.

За маленькой дверью обнаружилась лестница. Шайлер помчаласьвверх, перепрыгивая через две-три ступеньки, и тут что-то мертвой хваткойвцепилось в ее ногу. Девушка упала на каменные ступени, сильно удариласьголовой и на мгновение потеряла сознание.

Когда она пришла в себя, оказалось, что ее со всех сторонокружает плотная завеса серого дыма, и ее затопило ощущение острой, жаднойрадости. Шайлер поняла, что это радость врагов. Они питались ее страхом,поглощали, пожирали его. Мгла была непроглядной, твердой на ощупь; онавыглядела бесформенной, но у нее была физическая плотность и невероятный вес.Она была твердой, как прутья клетки или стены камеры.

Потом девушка услышала их: это был пронзительный звук,подобный свисту ветра в ветвях деревьев или скрипу мела по доске. Онсопровождался каким-то странным клацаньем, напоминающим стук когтей по твердойповерхности. Цок, цок, цок... копыта дьявола стучат по крыше.

Серебряная кровь шла, чтобы забрать ее. Враги окружили ее, иих было намного больше. Нет. Она не станет поддаваться отчаянию. Она будетсражаться... но как? Надо сохранять ясность рассудка, не уступать одолевающейтяжкой сонливости. Потом она увидела глаза, светящиеся во тьме, ихпотусторонние, зловещие, красные зрачки. Глаза, горящие адским пламенем.Левиафан пришел довершить начатое.

Пылающий свет рассек тьму. Сперва Шайлер приняла его зафакел, но потом поняла, что это меч. Подобного меча она не видала в жизни. Мечее матери светился ярко-белым пламенем, чистым, как слоновая кость, ипрекрасным, как солнечный свет. Этот же клинок был иным. Он почти сливался сдымом — темно-серый с серебряной каймой, с ужасающими черными отметинами нанем. Он больше походил на секиру, чем на меч, — примитивный, грубо выкованный,с потрепанной кожаной кобурой вместо ножен.

— Шайлер, беги! — Крикнул Джек. — Быстро!

Он полоснул своим уродливым мечом по адской твари — или онатут была не одна? Кто это был, всего лишь Левиафан или нечто большее? Чудовищевзвыло от боли, и теперь уже Шайлер ощутила его страх. Увидела отражение того,что оно увидело перед собой.

Потому что Джек преобразился. Его здесь больше не было.Остался только Аббадон.

Шайлер не хотелось оборачиваться. Не хотелось видеть, в когопревратился Джек, но она краем глаза заметила окружающее его черное пламя, чтоосветило его и сделало великолепным и устрашающим, подобным разгневанномукарающему божеству. Он внушал страх и благоговение. Это была сила, непринадлежащая этому миру.

Шайлер не хотелось это признавать, но Аббадон на вид малоотличался от Левиафана, демона, вырвавшегося из-под земли.

Но она не могла размышлять об этом сейчас.

Она пустилась бежать.

БЛИСС

Конечно же, из того, что Блисс позволили разок обрестиконтроль над собственным телом, еще не следовало, что она вернулась кнормальной жизни. Она начинала было воспринимать свою свободу как нечто самособой разумеющееся, но потом Посетитель возвращался, и все обрывалось,обрывалось, обрывалось до следующего раза. Ей приходилось следить за этимискачками: вот был понедельник, а вот уже среда, потом на большую часть четвергаона отключается, потом выходные проносятся мимо размытым пятном, потом онавключается снова и не осознает, какой сегодня день — думала, что четверг, аоказывается, что суббота. С течением времени ей становилось все труднееприспособиться к возвращениям Посетителя, к тому, что ее внезапно отсекали отсвета и от мира и вышвыривали в холодную, пустую бездну, где не было ничего,кроме воспоминаний и тревоги.

Блисс решила, что в следующий раз она не позволит емуотрезать себя от мира. Должен быть какой-то способ остаться в себе. Нужноразузнать, что замышляет Посетитель и к чему это все катится. Ну да, Посетительпозволил ей получить обратно часть ее жизни, но кто знает, надолго ли? Ивообще, Блисс не желала делиться. Она хотела владеть собой безраздельно. Ей ненравилась эта жизнь шизофренички. Кроме того, стоило побеспокоиться и о других— Посетитель был зол и опасен. Она не могла допустить повторения событий,произошедших в Рио.

От одной мысли об этом у Блисс все внутри леденело. Если бытолько показов мод или вечеринок было побольше, чтобы она могла отвлечься! Нопостепенно светская жизнь в Хэмптонсе сходила на нет, и у нее оставалось всеменьше поводов выходить в свет.

Вторую половину дня девушка провела на заднем дворе,загорая. Она теперь была такая бледная! Она уже разок сгорела, и ей пришлосьнамазаться каким-то французским солнцезащитным кремом, с фильтром на сто единиц— с тем же успехом можно было загорать, завернувшись в одеяло. Блисс купалась всолнечных лучах, наслаждаясь теплом, что медленно согревало ее тело. После годапребывания в «нигде» это было небесным блаженством — снова очутиться вреальности, сидеть в шезлонге. Надувной шезлонг покачивался в центре бассейна,а рука девушки едва касалась теплой воды.

И тут она ощутила... затемнение, как будто туча закрыласолнце, а потом — толчок. Посетитель возвращался. Но вместо того чтобы послушноуступить место, Блисс заставила себя остаться. Она сделалась очень-очень тихойи свернулась в клубок, слилась со стеной, словно тень, чтобы Посетитель незаметил, что она тут болтается. Она инстинктивно понимала: нельзя допустить,чтобы он заметил ее присутствие. Она попыталась превратиться в зеркальную, безмалейшей ряби, гладь океана.

Она заставила себя удержаться. Каким-то образом ей этоудалось. Управление перехватил Посетитель, но она по-прежнему оставалась здесь.На этот раз она видела все, что видел он. Она даже слышала, как онразговаривает — ее голосом.

Они — теперь Блисс пришлось думать о себе как о двухсуществах — встали, накинули халат и размашистой походкой направились в дом.Они поднялись по лестнице, перескакивая через две ступени, и буквально-такивломились в кабинет Форсайта.

Сенатор был дома — конгресс разошелся на каникулы. Он сиделза столом с сигарой в зубах и от такого внезапного вторжения подпрыгнул вкресле.

— Тебя что, не учили стучаться?! — Рявкнул он.

— Форсайт, это я, — произнес Посетитель голосом Блисс.

— О! Простите, мой господин! Простите! Я не знал, что вывернетесь так быстро, — воскликнул Форсайт и бросился в ноги Блисс.

Это приводило в замешательство — смотреть на Форсайта сточки зрения Посетителя и видеть его как презренного червя, пресмыкающегося уее ног.