Одни из них находилась под колпаками из пластика, другие плавали в каком-то растворе. Теперь это были трупы, но даже не это поразило меня больше всего. Трупов я за свою жизнь видела достаточно. В том числе и детских.

Но те существа, что были умерщвлены несколько минут назад, не могли быть причислены ни к одному известному роду живых существ.

Тут экспериментировали по-крупному, соревнуясь с господом богом, творили новые виды.

Только получалось у них нечто умопомрачительное.

К счастью, я пробыла в пылающем помещении чуть больше минуты, к тому же большая часть тел была объята пламенем и обезображена до неузнаваемости.

Но кошка с клешнями вместо лап теперь показалась бы мне милой зверушкой.

Во всяком случае, у нее не было человеческих глаз…

Теперь я знала, кто плакал по ночам в лесу.

* * *

Выбежав из этого ада, я не сразу поняла, что произошло.

Но пожар перекинулся и на другие помещения.

Сергей Анатольевич кричал мне об этом, но я была в таком состоянии, что до меня не доходил смысл его слов.

Мне сейчас было не до того, но я успела заметить, что сама поджигательница куда-то исчезла.

Не знаю, как бы я выбралась оттуда, если бы Сергей Анатольевич не схватил меня за руку и не потащил к выходу.

Наверное, где-то замкнуло электричество или сработала система самоуничтожения. Вполне возможно, что это было предусмотрено хозяевами на случай грозящего разоблачения.

Животные метались в клетках, но времени не было, чтобы открывать их, и мы не могли им помочь.

Мы побежали в подземный ход, чтобы добраться до запертых в кладовке пленников, но не смогли добраться до нужного места.

По полу подземного хода текла огненная река, на Сергее Анатольевиче загорелась одежда, и мне с трудом удалось потушить ее.

Если бы мы вышли из инкубатора на несколько минут позже, то уже не остались бы в живых. Сгорели бы вместе с корпусом, и никто бы никогда не узнал, какими экспериментами занимались новые хозяева бывшего санатория.

Спасло нас то, что несколько часов назад я воспользовалась «запасным выходом», и теперь этот маршрут стал для нас «дорогой жизни».

Добравшись до погреба, мы услышали взрыв огромной мощности. Сработала моя взрывчатка, о которой я совершенно забыла за ненадобностью.

Если кто-то и оставался там в живых, то после взрыва это было уже исключено.

Когда мы выбрались из погреба и, пробежав по первому этажу своего корпуса, оказались на свежем воздухе, на месте второго и третьего корпусов были дымящиеся развалины.

Вероятно, я ошиблась, подумав, что причиной взрыва были мои «игрушки». То есть они, конечно, тоже взорвались, но привести к моментальному разрушению двух больших корпусов они бы не смогли при всем желании.

Тут была игрушка помощнее.

Как ни странно, но первый корпус практически не пострадал. Кое-где взрывной волной выбило стекла, и только.

Поэтому когда на шум взрывов прибежал задыхающийся Владимир Егорович, он ничего не мог понять.

Практически все было уничтожено, а мы — живые и здоровые — сидели на крыльце корпуса и не проявляли по поводу произошедшего никаких эмоций.

Мы были настолько оглушены всем увиденным, что не имели ни сил, ни желания что-то объяснять кому бы то ни было, тем более — Владимиру Егоровичу, роль которого в жизни подпольной лаборатории еще предстояло выяснить.

За всеми этими событиями мы совершенно забыли про завхоза, или кем он там числился в лаборатории. О нем вспомнил Сергей Анатольевич и тут же побежал в лес.

Вернулся он растерянный и смущенный.

— Я точно помню, где я его оставил, — оправдывался он, как будто я его в чем-нибудь обвиняла. — И как он смог освободиться?

Это навсегда останется для него загадкой.

Мне тоже неизвестно, куда он делся. Может быть, второпях я не очень крепко его связала, не знаю. Да меня это, честно говоря, не очень интересует.

Через полчаса после взрыва я извинилась перед Сергеем Анатольевичем и сказала, что мне нужно побыть одной. Он понимающе затряс бородой.

Я зашла в свой номер, взяла сотовый телефон и вместе с ним ушла в лес.

Там и состоялся мой разговор с Громом. Я уже плохо помню, в каких выражениях я ему все рассказала и что он на это ответил. Но самое главное я запомнила.

Через несколько минут после нашего разговора с секретного аэродрома вылетел вертолет и кружил над лесом до тех пор, пока не заприметил автомобиль, на котором возвращался в свои владения хозяин лаборатории.

Ему не суждено было увидеть лабораторию в руинах, поскольку доехать до нее ему не позволили.

Причем сделали это так аккуратно, что он не сразу сообразил, что арестован.

Но об этом я узнала значительно позже. И я сильно забегаю вперед.

А в тот вечер мы с Сергеем Анатольевичем взяли у Владимира Егоровича водки и заперлись в моем номере.

Мы пили ее молча, закусывая хлебом и домашним салом, которое чудом сохранилось на самом дне рюкзака.

Часа через полтора мы вновь смогли смотреть друг другу в глаза и слово за слово — разговорились.

— Я не понимаю, что может заставить человека заниматься такими вещами, — задумчиво и серьезно сказал Сергей Анатольевич.

Выпил он к тому времени немало, но водка на него почти не действовала.

Я не торопилась ему отвечать, да и не такой это был простой вопрос.

— Деньги? Гордыня? — спрашивал он, не требуя от меня ответа.

Эти вопросы он задавал самому себе, пытаясь со свойственной ему скрупулезностью разобраться в природе человека, вера в разумность которого была поколеблена сегодняшними событиями.

— Я всю жизнь считал ученых какими-то особенными людьми. Всегда завидовал им. И преклонялся в их лице перед человеческим разумом. Мне казалось, что именно этим людям удалось, как это говорится… ухватить бога за бороду… Но теперь мне кажется — они промахнулись…

Я поразилась, заметив у него на глазах слезы. Было такое ощущение, что человек переживает крушение всего того, что привык считать истиной.

Я попыталась смягчить удар, произнеся несколько банальных фраз. О том, что не все ученые таковы и среди них много прекрасных людей…

Но он не слушал меня, хотя и кивал в знак согласия головой.

Да и что я могла сказать ему нового? Да и нет в нашем языке слов, которые могут вернуть человеку утраченную веру…

Тем не менее мы проговорили полночи.

А под утро я все-таки сломалась и провалилась в тяжелый беспокойный сон. А утром вертолет унес меня в Уфу, откуда уже самолетом меня переправили в Москву.