Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Болезнь оказалась значительно серьезнее, чем я думала. Воспаление легких я все-таки заработала… Хотя Зинаида Алексеевна его и не услышала.
Так ведь она была не по этому профилю…
В больнице меня окружили такой заботой, что я не только поправлялась с третьей космической скоростью, но и сильно прибавляла в весе.
Организм, не привыкший к «прекрасному ничегонеделанию», спешил воспользоваться случаем и обрасти жирком.
А это меня не радовало.
Не то чтобы у меня были проблемы с весом, но какой женщине приятно услышать от соседки по палате такой, например, сомнительный комплимент:
— Какая же ты пухленькая, так бы тебя и съела.
Я сама чуть было не съела ее за эти слова, но виду не показала и с ангельской улыбкой ответила ей в том же духе:
— Ну, куда мне до тебя. Хотя, ты не поверишь, я всегда мечтала быть полной.
После чего мы не разговаривали дня три. Несмотря на то что относились друг к другу с большой симпатией.
Томуська — так звали мою соседку — буквально не отходила от меня первые дни, проводя у моей кровати дни и ночи. И я была ей за это бесконечно благодарна.
Но у нее был один маленький недостаток — она обожала говорить людям гадости. А вот по отношению к себе не выносила даже самого безобидного критического замечания.
Теперь, когда я пошла на поправку, она стала особенно острой на язык, и время от времени ее приходилось ставить на место.
Несколько дней у меня уже была нормальная температура, и вся эта сытая спокойная безмятежность начинала мне надоедать.
И будь на то моя воля, я бы с радостью сделала ноги из этого богоугодного заведения. Но клиника была не простая, а ведомственная, и дисциплину в ней нарушать не полагалось.
Поэтому все чаще я уходила в мир вымышленных страстей и приключений, листая страницы остросюжетных романов и повестей.
Все-таки у меня, наверное, на самом деле что-то с головой не в порядке, правильно заметила Томуся. Я еще вскрикивала по ночам и беспокоила соседей, а днем уже жаловалась на скуку.
* * *
Однажды утром молоденькая санитарка вошла в нашу палату с таким сияющим и одновременно загадочным лицом, что все «болящие» приподнялись на своих кроватях, ожидая услышать что-то совершенно необыкновенное, хотя давно должны были привыкнуть к тому, что с такой же физиономией она приглашала и на «клизмопроцедуры». Такой уж был у нее характер.
Я на эту удочку уже не попадалась и продолжала читать очередной детектив, поэтому смысл ее слов не сразу дошел до меня.
Слова ее я никак не могла принять на свой счет.
— Так что прикажете мужу передать? — давясь от смеха, в третий раз спросила санитарка.
Видимо, лицо у меня в этот момент было смешное.
Подруги наперебой предлагали варианты ответа, заразившись от Томуси патологическим остроумием:
— Скажи, пусть уматывает, откуда пришел.
— И цветы эти ты ему в морду швырни.
— Надо же, две недели не заявлялся, а тут пришел.
— Видимо, надоел он молодке-то — так сразу о жене вспомнил.
— Правильно, Юлька, и до тела его минимум два года не допускай. Пусть подлец помучается.
— Ой, девки, да она же позабыла, что замужем, видишь, как лобик хмурит, пытается вспомнить, как он выглядит.
— Имя запамятовала…
— Швы от смеха разойдутся, — наконец нарушила я обет молчания, пытаясь успокоить не в меру разрезвившихся девиц.
Но слова эти привели к прямо противоположному результату — их смех теперь напоминал истерику, и кое-кто уже сползал с кровати, держась за ту или иную часть тела. У кого что болело.
С выздоравливающими такое случается.
Я попала в глупейшую ситуацию.
У меня в Москве было не так уж много знакомых, тем более таких, которым пришло бы в голову представляться моим мужем. Хотя и это уже вполне достаточный повод для недоумения.
Но ведь и соседки были осведомлены о моем семейном положении. Именно это и вызвало у них такую бурную реакцию.
К их незамужней подруге, откуда ни возьмись, заявляется супруг, а она при этом еще строит уморительные гримасы. Было от чего кататься по полу.
В результате я выскочила из палаты с лицом, искаженным ненавистью к неведомому шутнику.
— Сейчас тебе не поздоровится, — зловещим шепотом бормотала я себе под нос по пути к «нумерам». Так местные острословы прозвали комнату свиданий.
Но уже через мгновенье и думать забыла о своих угрозах.
— Но почему «муж»? — вместо приветствия воскликнула я, увидев своего посетителя.
Идя сюда, я мысленно перебирала в голове всех своих московских знакомых, но мне и в голову не могло прийти, кого я встречу на самом деле.
Многие годы это был самый главный человек в моей жизни. Человек, которого я грешным делом возвела в кумиры и считала образцом для подражания…
Короче — это был Гром.
С букетом роз, в элегантном сером костюме, он был неотразим, и несколько пар женских глаз уже облюбовали его в качестве объекта пристального внимания.
— А кем я, по-твоему, должен был представиться? — спросил он с едва заметной улыбкой, из чего я сделала вывод, что командир пребывал в замечательном настроении.
— Ну, товарищем по работе… — смутилась я, потому что внезапно эти слова показались мне глупыми и бездарными.
— Башкирский волк тебе товарищ, — уже с откровенно голливудской улыбкой заявил Гром.
И я не поверила своим глазам.
Таким жизнерадостным я не видела его ни разу в жизни.
Неожиданно мне пришла в голову мысль, настолько нелепая и фантастическая, что, наверное, я никогда не смогу вспоминать о ней без смущения.
Мне даже неловко об этом сказать. На какую-то долю секунды, не больше, мне показалось, что Гром пришел делать мне предложение.
И от моей «аристократической бледности» не осталось и следа. А до этой минуты я считала, что вогнать меня в краску не сможет уже ничто на свете.
Только не подумайте, что я мечтала об этом долгими бессонными ночами. Ничего подобного.
Просто представить себе Грома в качестве… Нет. Об этом даже смешно говорить.
— Что случилось? — спросила я.
— Ничего, — ответил Гром, — просто пришел навестить заболевшего товарища, как ты сама только что сказала. А если подробнее — то лучше выйдем на свежий воздух.
Я начала догадываться, что прекрасное настроение Грома было вызвано какими-то успехами по работе. И он пришел сообщить мне именно о них.