Смесь ацетона, бензина и сероводорода только приблизительномогла дать представление об этом напитке.

Но огонь, вспыхнувший в желудке, в считанные секундыраспространился по всему телу, и Сергей почувствовал, что оживает, что можетдаже двигаться.

— Ну вот, голубь, поживешь еще немножко! —прохрипел бомж и отнял у него пузырек. — Мне-то оставь!

Он жадно, до последней капли допил зеленую жидкость и ажкрякнул от удовольствия.

— Что это было? — с трудом выговорил Сергей,показав глазами на опустевший пузырек.

— Понравилось, да? — Бомж хриплорассмеялся. — Молотов-коктейль! Сам изобрел! — Он потянулся ипроговорил, придирчиво осмотрев Сергея: — Ну, голубь, если встать сможешь —надо нам с тобой домой двигаться, а то и вправду от холода околеешь! Больше-тоу меня согревающего не осталось…

— Домой? — переспросил Сергей.

Домой… может ли он сейчас вернуться домой? Есть ли у негоэтот самый дом?

Бумаги, которые ждет Иван, пропали. Причем, судя по тому,как вел себя Василий, именно он украл их. Как уж он сумел это сделать —отдельный вопрос, но сделал. В этом можно не сомневаться. Обеспечил себе алибии хотел убить его, Сергея, чтобы списать кражу на него. Как говорится — концы вводу.

Буквально в воду — в черную, ледяную апрельскую воду.

Так что появляться сейчас дома ему никак нельзя.

Иван ни в какие его объяснения не поверит, возьмет в обороти будет прессовать, пока не останутся от Сергея рожки да ножки… Иван за тебумаги кого угодно на куски разорвет.

— Домой мне никак нельзя… — едва слышно проговорилСергей.

— А я не про твой, я про свой дом говорю, —успокоил его бомж.

Он встал и помог Сергею подняться на ноги.

Ноги подкашивались, земля качалась и норовила завалитьсянабок, но нежданный попутчик подставил Сергею свое плечо, и они медленнодвинулись вдоль берега реки.

Берег был скользкий и неровный, ноги разъезжались, и если быне бомж, Сергей снова свалился бы в реку, и уже точно не встал.

— Куда мы идем? — проговорил он через несколькоминут, почувствовав, что силы на исходе.

— Я же тебе сказал — домой! — отозвался бомж ипокосился на Сергея как на неразумного ребенка.

— И далеко еще?

— Да уж, считай, пришли!

С этими словами попутчик придержал Сергея за рукав и вдругпихнул куда-то вбок. Продравшись сквозь голые кусты, они оказались на небольшойвытоптанной площадке, с одной стороны которой виднелось строение — не то сарай,не то трансформаторная будка, но больше всего это походило на деревенскийдощатый сортир. Провожатый Сергея отогнул две доски и залез внутрь. Там онпокопался немного и вскоре вылез, бросив к ногам Сергея какой-то тюк.

— Одежонка это тебе, — сказал он.

Сергей пошевелил ногой дурно пахнущие тряпки.

— Что кривишься? — добродушно спросилпровожатый. — Не модное, зато сухое. Не чванься, парень, ведь дуба дашь вмокром-то…

Куртку Сергей бросил еще в реке, так что теперь мужик жадносхватил мокрый пиджак и брюки, рубашку и даже галстук. Сергея же он обрядил вхламиду, которую только условно можно было считать пальто, и в засаленныерабочие штаны. Из ботинок вылили воду, но сменить их на галоши Сергейкатегорически отказался.

— Теперь пойдем, обчеству тебя представлю! —радостно сказал мужичок и потрусил вперед. — Не отставай, скоро уже!

Действительно, впереди, прямо по курсу, сквозь голыйвесенний кустарник мелькнул дрожащий огонек.

Сергей прибавил шагу, насколько позволяли усталые ноги искукожившиеся ботинки, и вскоре увидел нещадно чадящий костер, возле которогосгрудились самые фантастические персонажи.

Как-то в детстве Сергея с классом водили на постановку пьесыГорького «На дне».

Из того спектакля запомнилось не очень много — то, чтознаменитый актер, игравший Сатина, был здорово пьян и исполнял свою роль, чтоназывается, на автопилоте, да еще аккуратные лохмотья персонажей, явно недавнопошитые в театральной мастерской.

Вот те, кто сидел сейчас вокруг костра, были одеты в настоящие,не поддельные лохмотья. Да и лица у этих людей были такие, каких не увидишь нив одном театре.

По большей части это были так называемые синяки, то естьалкоголики с синими от непрерывного запоя физиономиями, хотя попадались и лицапоинтереснее. В самом центре, как бы во главе сообщества, восседала на ящикеиз-под пива, как на троне, тетка необъятных габаритов и неопределенноговозраста, с мрачным и решительным выражением круглого и плоского, как блин,лица. Судя по почтению, с каким с ней разговаривали окружающие, она была здесьсамой главной. И именно к ней обратился бомж, который привел к костру Сергея.

— Матушка, Халява Панкратьевна, вот гостя привел когоньку нашему. Не прогонишь?

— У нас свобода, — отозвалась тетка неожиданнонизким и гулким, как басовая труба, голосом. — У нас ента… как ее…демократия! Как обчество скажет, так и будет!

— А на что нам этот субчик? — заверещал мелкиймужичонка в драной зимней шапке, надетой ухом вперед. — Нам бы лучшегорячий супчик! — И он засмеялся дребезжащим, надтреснутымголоском. — Ты вот, Будыль, привел сюда этого ферта вареного, а принес литы чего пожрать или, извиняюсь, выпить?

— Было у меня малость «молотовского», — со вздохомпризнался знакомец Сергея, — дак я ему в организм влил, потому какокоченевши он был от речного купания…

— Вот видишь, Будыль, какой ты человек! — снеприязнью продолжил мужичок в шапке. — Ненадежный ты человек, нестоящий!Тебе какой-то ферт утоплый дороже своего брата-бомжа! О себе только думаешь!Небось одежонку-то его уже прибрал и денежки тоже! Знаю я тебя… Так что я личнопротив! И другана твоего знать не желаю, и тебе советую без добычи к огонькунашему не востриться!

— Ты, Малахай, со своими советами погоди! —перебил его крупный кудлатый мужик, у которого из густой седой растительности,покрывавшей всю физиономию, выглядывали только два мутных глаза и нос, похожийна гнилую картофелину. — У тебя на все про все одна извилина, а в тойизвилине — одна мысля: как бы выпить на халяву…

— Ты про халяву молчи! — истерично выкрикнулМалахай. — Вот она сидит, матушка наша Халява Панкратьевна! Сами мы ее надсобою посадили! Мы все тут без халявы ни-ни! Халява для нашего брата — бомжабездомного — первое дело! А ты, Песий Лекарь, будешь чересчур выступать, таккак бы тебе язык не укоротили!

С этими словами он вскочил на короткие кривые ножки иподскочил к кудлатому мужику, размахивая ржавой заточкой.

Противник его, как ни странно, никак не отреагировал на этуяростную атаку. Зато валявшаяся возле его ног груда грязной и кудлатой, как егоборода, шерсти зашевелилась, поднялась и оказалась огромным псом с единственнымтемно-коричневым глазом. Глаз этот недобро блеснул, пес приоткрыл бездоннуюпасть и тихо, утробно зарычал. В полуоткрытой пасти обнажились огромные желтыеклыки, с собачьего подбородка свесилась струйка слюны.