— Не понял?…

— Да ну их всех к черту! — схватил он папку, давая понять, что разговор на эту тему исчерпан.

Левшин закончил завтрак и вытер губы моим полотенцем. Он был без комплексов и плевать хотел на условности. Я ему это прощал, потому что сам был не прочь вытереть ноги его полотенцем.

— Левшин, — сказал я. — Меня мучает один вопрос. Я ведь даже не видел наш «Мойдодыр», а хожу на заделку.

— Да… — ухмыльнулся Витюшка. — Лучше б ты его никогда не видел. Я три месяца работал администратором и даже в упор не знал, что творится на сцене.

— Но если будут расспрашивать подробности?

Ты администратор, ты должен выкрутиться из любого положения. Говори, что это профессиональный секрет, пускай придут и сами посмотрят, догадаются.

Он хотел что-то еще добавить, но в дверях появился Видов.

— Чудовище! — зашипел на него Витюшка. — Ну и что ты теперь мне предлагаешь? Она это так не оставит. Что, мне действительно придется жениться на этом старом мухоморе?

Коля невесело рассмеялся.

— Левшин, я бы на твоем месте не раздумывал. Скажи спасибо, что я еще колбасу вернул, а то бы сейчас в изоляторе сидели.

— Как вспомню, как ты перепугался старушек, — скривился Витюшка, передразнивая Видова. — Товарищи, простите, у меня двое детей, мы больше не будем, я вас обманул и еще, дурак, колбасу вернул.

— А я как вспомню, — передразнил Видов Левшина.

— Как ты… Люд очка, ну можно в щечку… ну в щечку — и все… Ха-ха-ха! — загоготал он. — Прокурора по особо важным делам!

— Ни-и черта себе старушки! — рассмеялся я, представив рожу Левшина, когда он узнал об этом.

— Ну и чему ты радуешься, лох? — свирепо отозвался Витюшка, наскакивая на Колю. — Я же обещал на ней жениться! Если б я хоть на секунду мог представить, с кем ты меня познакомил! Девочки… — просюсюкал Левшин, вспоминая, наверно, как распускал хвост Видов.

— За наше случайное знакомство! Да эта девочка раз плюнет просто так, и ты на урановых рудниках с тележкой никогда не расстанешься! Что мне-то делать? А если она захочет и вправду за меня замуж выйти?

В дверь постучали.

— Да! — заорал Левшин.

— Вам это просили передать из триста одиннадцатого номера девочки, — сказала горничная, ставя на стол огромную тарелку с дымившейся яичницей и поджаренными кусочками колбасы. — И еще просили передать, что вы им очень понравились и они всегда будут рады видеть вас на Петровке…

Горничная мило улыбнулась, положила каждому по вилке, рядышком постелила салфетки и вышла.

— Всегда будут рады видеть на Петровке… — задумчиво проговорил Левшин. — Это что, намек?… или я действительно понравился? А Людочка — прелесть…

— Старушки молодцы! — схватился за вилку Коля. — Какая яичница!

Не успел он отковырнуть глазунью, как в комнату влетел недоуменный Пухарчук с надрезанной котелкой колбасы. Он достал из кармана свернутый листок бумаги и прочитал:

— Желаем творческих успехов, девочки из триста одиннадцатого номера…

Все уставились на Женька.

— При чем здесь ты? — грозно сказал Левшин, внимательно посматривая на колбасу. — Слава Богу, уехали. Старушки все перепутали, давай сюда колбасу. Это они мне передали!

Женек начал морщить носик и, наверно, ужасно жалел, что пришел к нам за информацией. Он ушел таким же недоуменным, каким появился, с единственной разницей, что котелка колбасы уменьшилась ровно наполовину.

Мы расправились с чертовски вкусной яичницей и бросились с Витюшкой на заделку.

Администратор я или нет? На этот вопрос я должен, был ответить себе ровно через полчаса, как только несчастные дети уткнутся в буквари. Пока они едят манную кашу и запивают ее обезжиренным молоком, а у их родителей еще не повытягивались носы, чтобы с криком: «Ни-и черта себе!» отдать рубль на невероятное зрелище. — Ну, Евгешка, давай! — рванул я дверь, едва только прозвенел звонок на урок. — Завуч где находится? — спросил я первого попавшегося двоечника.

В том, что он был двоечником, я даже не сомневался, он был копейка в копейку моим отражением в юности, такой же наглец и негодяй.

— Пошел ты… — бросил он мне через плечо и тут же схлопотал от меня могучий пинок.

— На втором этаже, семнадцатый кабинет, если хочешь, могу проводить! Ты чего куришь?

— Пошел ты, — небрежно посмотрел я на него и побежал к завучу.

В кабинете № 17 страдала женщина с белоснежными роскошными плечами.

Безумная жажда по интеллектуальному другу не просто читалась в ее глазах, каждое слово было наполнено таинством и ожиданием.

— Вы артист? — засветились ее голубоватые с поволокой глаза. — Скажите, вы верите в чистую любовь?

— Платон, — прошептал я, — не мой дедушка. Не знаю. Урок давно начался, а я еще не приступал к заделке.

— Сцена, — мечтательно произнесла женщина. — Я ведь тоже была совсем молодой, — смотрела она в окно своими голубоватыми глазами на молодую конопатую осень. — Как я мечтала о сцене…

Я не понимал, откуда столько откровений, но почему-то вспомнились слова Левшина: «Если уж это чудовище Петя встал на довольствие, то о чем думаешь ты?»

Женщина лет тридцати пяти сидела в вязаном пурпурном платье с открытыми плечами и поигрывала носком вишневой туфельки. Она была вся там, на задворках своей молодости, и в больших искрящихся глазах было непонимание: когда же все пролетело и неужели ничего не вернешь… Она забыла обо мне и лишь теребила выбившийся белокурый локон.

— Простите, — вторгся я в прошлое и оборвал паутину воспоминаний. — Мне бы очень хотелось пригласить вашу школу на спектакль, конечно, в первую очередь вас…

Завуч вспыхнула, румянец разлился по ее бледным матовым щекам, рука метнулась в сумочку за платочком.

Я рассказал ей о нашем удивительном театре, который еще сам в глаза не видел.

Она слушала с широко раскрытыми глазами, но когда я добрался до Женька, женщина опять схватилась за платочек и прошептала:

— Какой ужас. Бедненькие лилипутики…

И вдруг, прижав руки к лицу, заплакала.

— И они на всю жизнь такими останутся? — простонала она.

Я никак не ожидал такого вопроса. Женщина плакала, а от моего хорошего настроения не осталось и следа.

— Неужели ничего нельзя сделать? — чуть подалась она ко мне.

— Медицина бессильна, — вздохнул я, втягивая горьковатый запах ее духов.

До безумия захотелось сделать что-нибудь приятное этой женщине.

— Бессильна… — прошептала в отчаянии завуч, медленно отстраняясь от меня. — Какая жестокость…

Она давила мою веру в себя как в администратора, и я живо представил Витюшку, который сейчас бегает по школам, наводя ужас на преподавателей и учеников своим хорошим настроением, начисто срывая уроки… Единственное, что успел сделать я, — это расстроить завуча, будто был виноват во всех несчастьях лилипутов.