Несмотря на то что мистер Джеймисон ужасно волновался и призывал рабочих «лезть из кожи вон», ко второй неделе декабря Розовый дом всё ещё не был готов, и мебель, которую Соланж заказала из Нью-Йорка, пока не привезли. Уэсли, казалось, это вполне устраивало.

– Рождественский бал – это слишком большие траты.

– Траты? – нахмурилась Соланж. – Уэсли…

– Единственное, чему я рад, что мы не будем никого утруждать.

– В этом году.

– Конечно, дорогая, «в этом году»…

Целых два десятилетия саваннские дамы пытались выдать своих дочерей за убеждённого холостяка Филиппа Робийяра. Кое-кто из отвергнутых заявлял, что мужчина, который смог устоять против таких красивых, милых, подходящих девушек, наверняка слегка необычен, и это осторожное замечание на многое намекало.

И вот Филипп Робийяр без всякого объявления внезапно женился, к всеобщему ужасу, на девушке из племени маскоджи, о которой поговаривали, что она была принцессой этих дикарей. Дамы, чьих дочерей отвергли, единодушно решили, – пусть уж будет в таком случае не меньше чем принцессой.

На свадьбу, кроме кузена Пьера и нескольких родственников невесты, никто не пришёл. После церемонии венчания все отправились в дом к Пьеру распивать шерри, к которому маскоджи явно не привыкли. Один из них заблевал розовые кусты в саду, пока Неемия помогал остальным погрузиться в коляску, чтобы вернуться в их лагерь.

На следующий день Пьер неосторожно пошутил о том, что «боится потерять остатки волос». И эта шутка стала передаваться из уст в уста – с самой выразительной мимикой – в лучших гостиных Саванны. Антония Севье утверждала, что перед христианским обрядом венчания мистера и миссис Робийяр они в лагере маскоджи участвовали в совершенно языческом ритуале.

Интерес вокруг индейской принцессы нарастал, и, хотя поднос с визитными карточками, предназначенными для миссис Робийяр, уже ломился, её никогда «не было дома».

Пьер Робийяр утверждал, что невеста его кузена обладает немалым обаянием, но, как его ни подстрекали, он никогда не пускался в подробности.

– Филипп счастлив. Наконец-то мой кузен «в своей тарелке».

Почти десять лет минуло – и вот легендарный рождественский бал Робийяров возродился как символ «старой Саванны», где каждая дама отличалась изысканностью, а все до единого джентльмены были готовы ради них стреляться. Саваннцы не были разочарованы, когда приглашение Эвансов так и не воплотилось в действительность, а позвали к себе Робийяры. Приглашения были подписаны Филиппом и Пьером, а под их подписями красовался какой-то маскоджский завиток, похожий на птицу, но никто в точности не понимал, на какую именно.

Никто из первых лиц Саванны не бывал в особняке Филиппа со времён похорон его матери, которая умерла двадцать лет назад, и всем не терпелось узнать, во что превратила его новый дом маскоджская принцесса. Сентиментальные натуры надеялись, что он обрёл былое великолепие, которым блистал во времена борьбы за независимость – Американской Революции, – когда был штабом генерала Хоу.

Знать в радостном предвкушении обновляла свои экипажи и доставала из шкатулок сверкающие драгоценности, а саваннские белошвейки искололи себе все пальцы, создавая бальные платья по последним парижским выкройкам. Каждая гостиная полнилась вопросами и сплетнями; и хотя ответов пока не было, но это-то и воодушевляло.

Соланж вручила приглашение мужу:

– Она, может быть, и принцесса, но её почерк заслуживает сожаления. Любой ребёнок написал бы лучше.

– А что говорит доктор Майклс? Следует ли тебе ездить на бал в таком деликатном положении?

Соланж надула губы:

– Он говорит, что у меня родится здоровый, счастливый малыш. И настоятельно рекомендует больше двигаться. Сейчас же не мрачное Средневековье.

Услышал ли её Уэсли? В эти дни он так отдалился.

– У фирмы сейчас напряжённое время. Учредители…

– Милый Уэсли! – воскликнула она, беря в ладони его лицо. – Сейчас же Рождество!

– А потом Бал в честь дня рождения Джорджа Вашингтона и проклятые патриотические тосты, а затем…

– Разве мы не можем просто насладиться там компанией друг друга?

– Конечно можем… – уступил Уэсли.

Дом Филиппа Робийяра на деревянном каркасе стоял на северном углу улиц Броутон и Аберкорн. Два урагана и городской пожар уничтожили большую часть саваннских деревянных домов, но этот – посеревший и покосившийся, выстоял. Стихия опустошила окрестности, и, когда мать Филиппа отошла в мир иной, даже самые верные его друзья ожидали, что он переедет в лучший район.

Экипажи начали прибывать к восьми. При свете пылающих факелов слуги направляли повозки и помогали пожилым гостям подняться по высоким жёлтым каменным ступеням в дом. Двери стояли нараспашку, и на фоне ярко освещённого холла знакомые черты Неемии невозможно было разглядеть, когда он приветствовал новоприбывших и препровождал к угрюмому маскоджскому кучеру Филиппа, который принимал у всех накидки.

– Вечер добрый, миссис Соланж, масса Уэсли, – произнёс Неемия. – Делаем всё, что в наших силах. Будьте уверены.

Женская рука будто и не коснулась холостяцкого жилища Филиппа. Пожилые гости помнили обои в гостиной, которые двадцать лет назад были ярче. Дамы помоложе завидовали слабому зрению старших, которые не могли разглядеть, кто поселился под неприглядными тёмными карнизами.

Дамы замечали нитки от половых тряпок, зацепившиеся за мебельные ножки мебели, но старались не прерывать разговора, когда смахивали пыль со стульев, перед тем как присесть.

Ветки бальзамина, омелы и алтея оплетали спинки стульев, а с люстры свешивалась борода серебристого мха.

– Этот мох – священное растение для дикарей? – спросила Антония Севье.

Гостиная была заставлена родительской мебелью прошлого века. Напившись уже больше, чем предписывало благоразумие, Филипп встречал гостей, представляя свою принцессу:

– Это моя дорогая супруга, Осанальги. Мистер Хавершем, Осанальги. Можете звать её Оса, как я, – со смешком добавил он.

Остриженные волосы у женщины были слишком чёрными и чересчур блестящими. Вычурное бальное платье скорее подошло бы человеку, более привычному к стесняющей движения одежде. Улыбка словно приклеилась к лицу Осы, взгляд метался по комнате.

– Маскоджи – первые жители Джорджии. Существует восемь… или девять племен, в зависимости от того, как их считать.

– Ну что ж, Филипп, это очень увлекательно. Миссис Робийяр, вы должны рассказать нам об этом.

– Да, – только и ответила Оса.

Гости всё прибывали.

Филипп отменил неповоротливый, старомодный, хорошо знакомый менуэт, и когда музыканты заиграли новый (и, по некоторым отзывам, непристойный) вальс, Филипп со своей невестой закружились по полу, настолько поглощённые друг другом, что не слышали перешёптываний за веерами и не замечали насмешливых подмигиваний.