– Я… – Стасенко побагровел и покрылся потом. – Я не думал, что это… секретный трофей. Поезд как поезд… я думал… там матценности. Немцы много их вывозят в Германию. Горит земля под ногами у фашистских грабителей!

– Стой. – Золкин поднял руку. – Раз, два. Попытка перехватить награбленное и отправить пару вагонов тихой скоростью в глубокий тыл на свое имя – тоже повод для уголовного дела. Куда ни кинь, всюду клин, подполковник. Но я дам тебе шанс. Просто заткнись, сядь в машину рядом с докторшей, и я все забуду.

Стасенко утер со лба крупный пот и покорно кивнул. Было глупо надеяться, что подполковник решит стоять за советскую мораль до конца, но Филин рассчитывал, что замполит продержится чуть дольше. Хотя бы минут пять. Что могли дать эти пять минут? Никита не имел четкого ответа, но его мучило предчувствие какого-то озарения. Оно давно подкатило, но никак не могло оформиться во внятную мысль. Филину требовалось еще хотя бы немного времени на размышления, а если точнее – на интуитивный поиск разрешения возникшей проблемы.

– Товарищ лейтенант! – вдруг раздался вопль поставленного у полуторки бойца. – Санинструктора сюда! Быстрее!

– Что? – Пожилой лейтенант обернулся и вопросительно вскинул брови.

– Там эта… докторица… припадок у нее какой-то!

– Вот черт!

Лейтенант побежал к машине, и следом припустили все, кроме Золкина и Стасенко.

Капитан Филин пришел к финишу первым. Он рывком распахнул фанерную дверцу и едва успел поймать выпавшую из кабины Еремину. Левый рукав ее гимнастерки был закатан, а в правой руке доктор крепко сжимала шприц. Глаза… эти чудесные васильковые глаза, во-первых, превратились в черные с тонкими синими каемками между широченными зрачками и белками, а во-вторых, были широко раскрыты и смотрели куда-то в неведомую даль. По телу Алевтины то и дело пробегали судороги разной частоты и амплитуды, кожа сделалась бледной и липкой. Дышала Еремина тоже как-то судорожно, не ритмично. Наверняка что-то в этом роде творилось и с пульсом. Филин попытался его нащупать, но не сумел.

Никита осторожно положил доктора на землю и приподнялся, выискивая взглядом санинструктора. Молодой солдатик с большой санитарной сумкой оказался уже на подходе, но с первого взгляда стало понятно, что толку от него будет ноль целых, ноль сотых. Перевязать, наложить жгут или шину он, возможно, умел. Что-то более сложное – вряд ли. Филин подался навстречу, ловко снял с бойца санитарную сумку и быстро изучил содержимое. Что искал – сам не понимал. Нашатырь?

«Мне же помог очухаться, надо попытаться», – решил капитан и сунул под нос Ереминой темную склянку.

Зелье не помогло. Во всяком случае, Алевтина не пришла в себя. Но дышать стала ровнее, это факт. И судороги вроде бы пошли на убыль.

Филин собрался применить нашатырь еще раз, но его руку перехватил Жданов.

– Убери эту вонючку. Сама справится. Видишь, розовеет. И зрачки сужаются.

– Воды надо, – рядом с Филиным наконец-то присел ефрейтор Покровский. Пока шло офицерское совещание, сдобренное допросом пленных и приправленное скандалом с Ереминой, Алексей предпочитал держаться в сторонке. Теперь же снова очутился рядом с командиром. – Очнется, пить захочет.

– Имеешь опыт? – Майор Жданов взглянул на Покровского неодобрительно.

– Рассказывали. – Ефрейтор опустил хмурый взгляд и зафиксировал его на выпавшем из руки Ереминой шприце.

Филин краем глаза заметил, на что уставился Покровский. В стеклянном цилиндре шприца оставалось еще не меньше половины набранной в него жидкости. Видимо, зелье подействовало на Алевтину прямо в процессе введения, что называется «на игле», и полную дозу она не получила. Это обнадеживало.

– Найди какой-нибудь футляр, – негромко, одному только Покровскому сказал Никита.

Ефрейтор кивнул, незаметно подобрал шприц и на время исчез.

– Придержать бы ее, – проронил пожилой лейтенант. – Кто знает, что у нее в голове сейчас? И что потом будет. А если буйной сделается? Еще машину помнет.

– Она ж фанерная у тебя.

– Это двери, а капот, а крылья?! Фара и так одна, если снесет, как поедем?

– Ладно, не гунди, придержим, – пообещал Жданов. – Филин, тебе поручается. Покровский молодой еще, а мне уже поздно девок лапать.

Рядом с Никитой снова присел Покровский.

– В пробирку слил, – тихо доложил он. – Шприц в кабине бросил, на пол, чтобы вопросов не возникло.

– Все правильно сделал. Храни пробирку как зеницу ока и молчок.

– Понятно, что молчок. – Ефрейтор вдруг встрепенулся и повысил голос. – Командир, держи ее!

Покровский дал подсказку вовремя. Алевтина вдруг выгнулась дугой и неприятно заскрежетала зубами. Филин навалился сверху и прижал ее к земле всем своим весом. Доктор дернулась еще пару раз и затихла. Никита ослабил нажим, но отползать в сторонку не спешил.

– Сойди с меня, – вдруг едва слышно шепнула Еремина. – Или заставлю жениться.

– Я готов, добровольно. – Филин поднялся. – С возвращением. Как самочувствие?

– Полно тебе… с мертвым о здоровье… – Алевтина глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Вижу плохо. Будто бы на солнышко насмотрелась. И слабость… шевельнуться не могу.

– То есть рискнули вы напрасно? – За спиной у Жданова появился майор Золкин.

Следом за майором приковылял понурый, словно побитый пес, подполковник Стасенко.

– Я была вынуждена рискнуть.

– Спасая пленного немца? Вы понимаете, как это звучит?

– Нормально звучит. Я не пленного спасала. Я вас спасала. Совесть вашу. Облик человеческий.

– Вот спасибо! – ехидно хмыкнув, воскликнул Стасенко.

– После войны поблагодарите. Сейчас это странно звучит, но потом вы поймете.

– Сейчас нам важно понять другое, – на Золкина скрытая моральная составляющая ситуации не произвела впечатления. Он обвел вопросительным взглядом всех, кто был в курсе дела. – Расчетного эффекта мы не получили. В чем проблема? Ведь теоретически смесь такая, что мертвого в бой поднимет, но доктору Ереминой она не придала ни сил, ни смелости, ни бесчувственности.

– «Мертвого в бой»? – Филин наконец поймал озарение и упаковал его в короткую мысль. – Может, так и было?

Наши дни, Москва