Вопрос прозвучал странно и неуместно. А за усталым и равнодушным тоном Света почувствовала напряженное ожидание чего-то.. Казалось, что Тамерлан сидит здесь давным-давно, спрашивая всех проходящих, но никто не дал правильного ответа...

— Не знаю, — честно ответила она.

— Это хорошо, — кивнул он то ли ее словам, то ли своим мыслям.

— ????

— На самом деле никто не знает, — терпеливо стал объяснять Тамерлан, — но почти все думают, что знают — и не узнают никогда. Но ты — просто забыла. И должна вспомнить. Постарайся.

Последние слова прозвучали почти просительно.

— Но что, что я должна вспоминать?! И почему?!!

— Потому что рвутся нити... — Первую часть вопроса Тамерлан проигнорировал, а на вторую ответил совершенно непонятно. — Рвутся все быстрей; и больше некому с этим покончить. И здесь станет жарко. Чувствуешь?

Он откинул голову назад и сильно втянул ноздрями воздух. Откуда-то, сначала легко и неуловимо, а теперь гораздо сильней, тянуло горелым. Света передернулась — неприятный запах, пылающие в костре или печке поленья пахнут не так. Такой дым может идти от дома, в котором горят стены — старые стены, впитавшие беды и радости многих поколений; в котором горят вещи, помнящие тепло многих рук; и в котором горят люди...

Свете стало не по себе. Действительно, приближалось что-то страшное, — невидимое, но ощутимое. Это сон, напомнила она себе, всего лишь сон, — но легче от напоминания не стало.

— Здесь уже и без того жарко, — зло и решительно заявила Света. — Из-за этой проклятой жары никак не выспаться, кошмары всякие мерещатся... И вот вам новый подарок — является в послеобеденный сон философствующий шестиклассник и занимается романными пророчествами.

— Это хорошо, — снова повторил Тамерлан. — Многие до конца так и не понимают, что спят...

«Ну всё, — подумала Света, — не хватает еще устроить разборку, кто из нас кому снится. Достаточно. Сейчас я закрою глаза, сделаю шаг в сторону — и проснусь».

— Думаешь, получится? — с интересом и сомнением спросил Тамерлан. — Это ведь непросто — выбрать нужную сторону...

Она не ответила. Круто развернулась, зажмурила глаза и сделала шаг, набрав полную грудь воздуха и сказав про себя: «Я просыпаюсь!» — старый, с детства проверенный способ сбежать из сна, который перестал нравиться. (Во многих ее нынешних кошмарах он не смог помочь, но в тех снах, казавшихся чужими, она смотрела на всё со стороны, никак не ощущая себя.)

...По открывшимся глазам ударила темнота — полная и абсолютная, вовсе не такая, что бывает, когда просыпаешься в темной комнате — совершенное отсутствие не света, а вообще чего-либо.

Проснуться не получилось, и Света сделала еще один шаг — под ногами ощущалось что-то твердое и ровное, но невидимое.

Направление не имело значения в этом странном месте, и с тем же успехом можно было никуда не идти, но она шагала, уверенная что скоро увидит (что? кого?) — ощущение ускользающего, скользящего где-то рядом, на грани восприятия, но неуловимого знания становилось уже привычным...

И она увидела: нечто, похожее на маленький белый крестик, подвешенный на бездонно-черном фоне.

Света шла прямо к нему, он увеличивался в размерах чересчур быстро, гораздо быстрее, чем можно было объяснить ее приближением, и превратился в человеческую фигуру в белом, крестообразно раскинувшую руки в черной пустоте.

Света остановилась — фигура продолжала приближаться, не делая при этом ни единого движения. Света круто развернулась — фигура по-прежнему оставалась перед ней, увеличившись в размерах. Уже можно было различить отдельные детали и понять, что это женщина. Света закрыла глаза, но ничего не изменилось — белый силуэт надвинулся почти вплотную. Света не сразу, с трудом, узнала Астраханцеву. Волосы ее оказались почему-то не рыжими, а абсолютно белыми, такими же, как у Тамерлана; лицо с закрытыми глазами тоже было мертвенно-бледным — ни следа румянца или загара.

Они стояли почти вплотную, на расстоянии вытянутой руки.

Света, раз уж видению нисколько не мешали плотно зажмуренные веки, решительно открыла глаза, и тут же; словно отражая это движение в зеркале, Ленка сделала то же самое.

Зрачков у нее не было видно — белки глаз не отличались по цвету от волос и белоснежной блузки — безжизненный взгляд мраморной статуи. Неподвижное прежде лицо зашевелилось. Казалось, Ленка пытается что-то сказать и не может. Белые губы широко и беззвучно раскрылись, и мгновение спустя из них хлынула прямо на Свету тугая струя крови. Темной, почти черной крови, пузырящейся и почему-то холодной как лед...

Она проснулась от собственного крика, очумело вскочив с застеленной кровати, на которую легла не раздеваясь.

Безмолвный кошмар еще стоял перед глазами, живо и отчетливо, как часто случается с последними перед пробуждением фрагментами сна.

Света подняла руку и машинально отерла лоб, почти уверенная, что глаза ей заливает Ленкина кровь, но это, конечно, оказался пот, всего лишь холодный пот.

09 августа, 14:21, 12 км севернее Пятиозерья

Майор по прозвищу Клещ покинул вертолет последним — мягко спрыгнул на каменистую почву, игнорируя приставленную дюралевую лесенку. Тело сразу отозвалось на этот легкий, изящный прыжок; откликнулось не болью, но напоминанием о том, что сорок два года — это все-таки сорок два года, и нечего утешаться тем, что еще можешь сделать пару-тройку бугаев вдвое себя моложе...

Поспать в вертолете, как надеялся майор, не удалось.

Срезая путь, летели над Ладогой, над которой тихо не бывает — почти всю дорогу трясло и болтало. Даже знаменитый своим феноменальным умением спать капитан Дерин по прозвищу Минотавр[3]всю дорогу бодрствовал, не желая, как сам объяснил, отправляться сонным в гости к Нептуну или кто там на дне Ладоги за главного...

Вертолет улетел сразу, не задерживаясь.

Торнадовцы выстроились поодаль, в тени молодых сосен. Майор стоял перед плотным строем, дожидаясь, когда затихнет в отдалении рев двигателя, и размышлял, как довести бойцам вводную информацию. А то после двух суток изматывающей работы, вместо законного отдыха намечается веселая перспектива: пойди туда, не знаю куда, поймай того, не знаю кого.