Наступило лето, и в столице Такессии – Сверге – короновали Роланда Первого.

– Северяне все-таки немного с приветом! – Жан сел рядом со мной на кухне и подлил чаю.

– Почему? – Это была уже третья кружка, до этого мне налил чаю Доминик, а еще раньше Клэр – медсестричка, влюбленная в Жана.

– У них война, а они коронации устраивают. Совсем сдурели!

– Ты не прав. Теперь у них есть символ, есть за кого умирать в бою. Регента они не любили. Но они действительно немного сумасшедшие. Чем им регент плох, он ведь отец принца? – Мы оба пожали плечами.

– А фото есть, наконец?

– Чье? Роланда? Не знаю, я не видел. – Мы доели скудный завтрак. Вернее допили. Есть было нечего. Ждали новый обоз с продуктами со дня на день.

Через день пришел обоз, мы получили не только продукты, но и одежду, а мне Анаис выбила новые калоши. А еще через день войска Долматии снова начали наступать, и мы оказались в эпицентре боевых действий.

– Я прошу тебя, я очень тебя прошу, останься в госпитале! – твердила мне Анаис. Медики на передовой дохли как мухи.

– Я пойду со всеми, это не обсуждается! – отрезала я.

Доминик и Жан в два голоса подпевали Анаис, но я осталась непреклонной. Чего терять? Одну жизнь – остальное уже потеряно.

Первый раз запомнился плохо: крики, кровь, грохот. Доминик следит, чтобы я не лезла под пули, Жан для этого занимает мне руки – отдает своих раненых и снова бежит туда, в самую гущу боя.

Помню, как впервые увидела солдата Долматской армии – абсолютно такой же человек, только мундир зеленый, наши солдаты были в черном. Но как же я ненавидела их всех! Дышала этой разлитой в воздухе злобой, она добавляла сил.

Серебряный находился со мной рядом с того дня, как мы приземлились в Мариестаде. А на передовой не отходил ни на секунду. У меня было два незримых хранителя…

Мы сделали из досок и тряпок походный госпиталь. Туда же поставили нехитрое оборудование. Когда не успевали уйти с поля, спали рядом, в палатке. Полным составом маленького медицинского отряда, вчетвером.

С начала войны прошло немногим больше полугода.

В том, как летят снаряды, есть особая музыка. Землю разрывает – и ты отскакиваешь от тяжелых комков вперемешку с травой и камнями, будто балерина, которая наперед знает партию и выводит особенно сложный прыжок. Настолько стремительными и отточенными становятся в этот момент движения. И это чувство, острой, ежесекундной опасности – пьянит сильнее спирта. Будто ты переступил предел человеческих возможностей и стал чем-то большим. Нет ограничений, нет запретов, вся жизнь сосредоточена в этой секунде, и она отвратительно прекрасна.

Мы не говорили это вслух, мы вообще говорили мало, но мы ждали очередного удара, чтобы вновь и вновь поиграть в салочки со смертью. И все мы были абсолютно безумны.

Я не заметила, как наступила осень, все слилось в один длинный, бесконечный день. Провела несколько месяцев своей жизни на передовой, и почти ничего из них не помню. Наверное, это тогда стало защитной реакцией, чтобы окончательно не свихнуться. Потому что многие не выдерживали, и видеть такие срывы было страшней, чем прямо перед бьющими друг друга солдатами перевязывать раненых.

Мы не отвоевали море, но отбили перевал. Чудом разведывательные отряды Саомара добрались до Сверга и связались с Роландом. Дипломатическая миссия и огромная партия сверхнового оружия шла из Саомара до Норд-Адер, чтобы объединить силы в тяжелой войне.

Но было в этом непрекращающемся кошмаре место и для любви. Мы наблюдали зарождающееся чувство между Клэр и Жаном, я была поверенной у них обоих.

– Она не смотрит на меня. – Я-то давно знала о ее чувствах, но ничем не выдала этого.

– Ты сначала осчастливил каждую вторую в Истаде, а теперь плачешь. Сам виноват! – Его нельзя было жалеть – расклеится. – Иди, цветов нарви. Я видела несколько уцелевших клумб у мэрии.

– Думаешь? – Он, окрыленный надеждой, передал мне скальпель, оставив серьезного пострадавшего мужчину на мое попечение, у того была оторвана нога, и убежал.

В прямом смысле побежал, даже по пути толкнул кого-то.

Вечером того же дня у меня состоялся разговор с Клэр:

– Ты его сильно-то не маринуй, намекни хоть, что тебе не все равно. – Она покраснела вся, от макушки до пяток.

– Похоже, совет запоздал, – я засмеялась, – и как?

– Все, как говорили девчонки. – Она спрятала лицо в коленях, а потом с совершенно счастливыми глазами ответила: – Он великолепен!

Вчера мы прибыли на перевал, ехали на лошадях почти два дня. Завтра здесь будут проходить Дипмиссия и обозы с оружием, может произойти нападение. Шатер разобрали и взяли с собой, палатку, в которой спали, тоже.

Что такое перевал? Понижение в гребне горного массива. Это неописуемая красота вокруг, растения, которые в желании жить прорывают породу и тянутся вверх, к солнцу. «Мы живем», – кричат хрупкие, но такие сильные росточки. А еще это идеальное место для нападения, сверху люди видны как на ладони. До войны здесь был пост. От него остались обломки. Полуразрушенные скелеты бывших домов. За перевалом, думаю, тоже мало что сохранилось.

Жан и Клэр, пользуясь минутой отдыха, уединились где-то в лесу. Я взяла Доминика за руку и повела на прогулку. Она могла быть последней в нашей жизни, как и любой момент.

– И я смотрю на него и говорю: «Я в хирургическом замешательстве!» – Я захохотала.

– Кто такие? – Так заболтались, что дошли до соседнего отряда.

– Меланика Нюгрен, полевой медик.

– Доминик Длиман, хирург.

– Что вы здесь забыли? – облегченно ответил собеседник.

– Гуляем, дышим, знаете ли, воздухом. Перед смертью, – ответила я за нас обоих.

– Выпить хотите?

– Хотим. – А почему бы и нет. У военных можно было найти вино, они, в отличие от моих друзей, спирт не употребляли. – Вина хочу, очень. – Мужчина оживился и отвел нас к костру.

– Аманда, дочка! Тут твои коллеги! – крикнул наш провожатый. Я ускорила шаг.

– Меланика! – На меня налетело рыжее облачко.

Мы обнялись. И радостно и странно было видеть здесь свидетельство недавнего прошлого.

Университет почти стерся из памяти, остался там только он – Элиас.

– У тебя глаза, как у Белами! – через некоторое время, уже после того как мы вдоволь наобнимались, заявила она.

– У нас один отец.

– Святая Амелия, он же любит тебя больше жизни… – растерянно отозвалась она.

Откуда ей это известно, даже спрашивать не стала.

– Ты нашла Жерара?