брился. И был колючим. Мама его таким не любила. Она по воскресеньям наносила на лицо дорогой крем. И папа мог своими колючками его с маминого лица счистить. Как очищают тротуары от снега. Поэтому папа только вздохнул:

— Вызовем. Обязательно вызовем!

И вызвали.

Профессор был веселый, рыжеватый. С розовой, как у поросенка, кожей. Он был похож на боцмана из мультфильмов. И такой он был крепкий, мускулистый, здоровый, что, глядя на него, сразу хотелось делать зарядку и устанавливать рекорды.

— Ну?! — закричал он, едва войдя в комнату. — Где наш симулянт? Почему лежит, а не играет в футбол, баскетбол, волейбол?

— Тридцать восемь у него, — вздохнула мама. — Тридцать восемь. И это с утра. Представляете, профессор?

— А у меня — сорок два, — сказал профессор. — И с утра, и всегда. И тапочки, и сапоги. Все сорок второго размера!

И он захохотал. И папа, и мама тоже улыбнулись. Стало ясно. Он поставит Вовку на ноги.

Профессор заглянул в Вовкин рот. Затем в нос и уши. Потом долго мял живот, будто искал там золотые монеты. Стучал по коленкам молоточком. Ноги сами подскакивали, словно чужие. Еще он задавал Вовке глупые вопросы: «Где у тебя нос, покажи! А с закрытыми глазами?»

Наконец он успокоился. Сложил все свои молоточки и трубочки в портфель и сказал:

— Пугаться нечего. Никаких страшных болезней я у вашего мальчика не нахожу. Вы слишком надеетесь на лекарства. А ему надо делать зарядку, кататься на лыжах. Кстати, много у него друзей?

— Мало, — сказала мама. — Боятся заболеть.

— Плохие друзья, — сказал профессор. — В наши времена не боялись.

— В наши времена, — сказал папа, — лекарства так дорого не стоили.

Профессор улыбнулся:

— Знаете, что я вам советую? Если люди боятся, надо животное завести. Собаку, кошку… Или хомяка. Или аквариум с рыбками. Друг ему нужен. Настоящий. Верный. Надежный, хороший друг. Пусть даже не человек. Дружба — это великая целебная сила!

Так в доме появился Кеша. Конечно, он не был ни собакой, ни кошкой. Ни рыбкой, ни хомяком. Он был попугай. Но дела это не меняло. Кеша должен был стать Вовке настоящим другом. Как он появился? Это разговор особый…

Глава вторая

Дядя Боря — летчик

Дядя Боря жил на первом этаже, а Вовка на девятом. Первый этаж — самый неудобный. Любопытные с улицы заглядывают, кошки в форточку прыгают, машины гудят, собаки лают. Но дядя Боря любил свой первый этаж. Ни на какой другой его бы не променял. Потому что для человека, который в небе всю жизнь провел, близость к земле имеет немалое значение. Какая с высоты Земля? Не Земля, а глобус. Ни кошки, ни собаки, даже слона не увидишь. Лес — зеленое пятно. Река — голубая веревочка. Озеро — лужа. И как в этой луже люди купаются? Нога — и то не уместится. Нет! Совсем неинтересная с высоты Земля. То ли дело — первый этаж. Любое дерево, любой листочек — вот они, прямо перед глазами. А свист ветра? А шум дождя?

Осенью откроешь окно — пряные ароматы. Все пахнет. Влажная земля, листья, хлеб из булочной.

И улетать не хочется. В любимое небо.

Дядя Боря женился поздно. На стюардессе Наташе. Красивой, доброй и умной женщине. Она понимала: если дядя Боря на ней не женится, то останется до конца своих дней холостяком. И некому будет на старости лет ему лекарство подать или укрыть теплым одеялом. Никто не спросит утром: «Как ты спал, дядя Боря?» Или вечером не скажет: «Спокойной ночи, дядя Боря! Пусть снятся тебе только хорошие сны!»

Своих детей у них не было. Был только Вовка с девятого этажа, сын дяди Бориного друга. И тетя Наташа, и дядя Боря очень любили Вовку. Когда он разбил большую цветную вазу из настоящего китайского фарфора, они и глазом не моргнули. А тетя Наташа сказала:

— Ваза — ерунда. Главное, что не порезался. Зачем нам эта ваза? Только мешала. Полкомнаты занимала.

Я пыль с нее устала вытирать. Залезаешь на нее, как альпинист. Того и гляди, разобьешься! А теперь, спасибо Вовке, бояться нечего!

— И хорошо, что разбил, — добавил дядя Боря. — Я в Китай слетаю, еще больше куплю. В три этажа. Поставим на улице — пусть все любуются!

Это он уже в рифму сказал, от полноты чувств.

Но в Китай дядя Боря не полетел, а полетел в Африку. В западную провинцию. Самую, самую западную. С одной стороны океан, с другой — горы, а в центре — аэродром. Вот и вся провинция. И еще непроходимые джунгли по краям аэродрома. И когда самолет приземлился, со всех сторон к нему побежали разные продавцы. Разные, потому что товары у них были разные. У одних — вкуснейшие тропические фрукты. У других — красивейшие фигурки из слоновой кости. У третьих — живой товар: змеи, черепахи и огромные попугаи. По уму не уступающие человеку. Только в Африке такие попугаи водятся. В самой западной провинции. Их всему можно обучить. И на рояле играть, и на роликах кататься. У нас они миллионы стоят, а там на каждой ветке висят. Срывай — не хочу!

Дядя Боря «срывать» их с ветки не стал, а честно купил у коричневого африканского продавца за 7 африканских тундриков. Это около 7 тысяч рублей на наши деньги. Больше африканских денег у дяди Бори не было, хватило только на самого маленького попугая.

Но коричневый продавец в белоснежных одеждах — в рубашке белее снега, белых шортах — и с очень, очень белыми зубами сказал:

— Ты правильно сделал, дядя Боря. Много я видел попугаев, но не доводилось мне видеть более умного, более смышленого. Бери! Бери его, дядя Боря. Он молод. Что же будет, когда он вырастет?!

Так у Вовки появился попутай Кеша. Самый смышленый из всех и самый умный попугай на свете!

Глава третья

Вы попались, Штирлиц!

И папа, и мама, и особенно Вовка были в восторге от Кеши. Он быстро освоился в незнакомой обстановке. Выучил новый для него русский язык. Говорил без акцента, будто родился не в Африке, а в Москве. Сам доставал из холодильника еду. Апельсины, бананы. Полюбил и обычные блюда. Сосиски с капустой, селедку с картошкой. Но больше всего полюбил телевизор. Смотрел все подряд. И «Санта-Барбару», и «Спокойной ночи, малыши», и «Встречи у САМОВАРА». Но особенно уважал детективы. С самого утра и до позднего вечера в квартире гремели взрывы, раздавались выстрелы, выли сирены милицейских и полицейских машин.