— Это сигнал, ваше величество, — с непроницаемым лицом ответил майордом. — Нас увидели, и нам готовят встречу. И будь я проклят, если в землях вендов нас ждет легкая прогулка.

* * *

В то же самое время. Альпы. Окрестности Солеграда.

Альпийские перевалы, освободившиеся от снега, уже очень давно не видели такой прорвы людей. Шестьдесят три года назад лангобарды шли здесь из Паннонии и Норика в теплую Италию. А теперь вот они идут назад, в земли, где на их месте прочно окопались венды, вылезшие из своих непроходимых лесов. Презренный народ, бывшие рабы авар, непобедимых степных воинов. Именно такое мнение было у многих всадников, что шли в этот поход. Почему всадников? Да потому что знатный воин у лангобардов — это всегда тяжелый кавалерист, ничуть не уступающий готам или имперским клибанариям. И было их куда больше, чем могли бы собрать экзархи Равенны. Только две вещи спасали земли императора в Италии — то, что герцоги друг друга ненавидели больше, чем ромеев, и то, что они не умели брать города. Только осада была им знакома. Но, если было нужно, лангобарды готовы были сидеть под стенами города годами. Как при Павии, где город был взят только через три года. Ну, а Равенну и Рим они взять и вовсе не смогли.

Длиннейшая колонна, состоявшая из пехоты, конницы и телег с припасами, катила на север, туда, где стоял богатейший город, под завязку забитый серебром, золотом и солью. Герцоги лангобардов не собирались тратить время на всякие мелочи. Они возьмут все и сразу.

Соляная пещера была пуста. Всю добытую соль из нее вывезли в Новгород, Братиславу, Вену, Белград, Драгомиров и даже в Тергестум. Каторжане, те, что были осуждены на малые сроки, были угнаны на восток, строить новые избы для переселенцев и валить лес под новую запашку. Все же тысячи семей уйдут из опасных земель в новые места, а это вам, как говорил князь, не жук в пудру пукнул. Всех принять нужно, расселить и посевную провести на новом месте. Все это мероприятие целый год готовили и превратили к самому приходу врага цветущие земли в настоящую пустыню. Плакали люди горькими слезами, да только понимали все, что война пришла сюда надолго. Это не аварский набег пересидеть. Силищу германцы приведут неимоверную. Даже местные бавары, и те увели семьи на восток, скрипя зубами от бессильной злости.

А вот четыре сотни смертников, осужденных пожизненно, оставались пока здесь. И всех их, под лай собак, вывели по одному наружу, привязывая за шеи к длинным жердям. Совсем скоро люди стояли и угрюмо ждали своей судьбы, что должен был объявить им сам жупан Горазд. Только его и не хватало среди сотен воинов, окруживших каторжан. Налетчики из соседних земель, разбойники из местных, изменники, вражеские лазутчики стояли, понуро глядя на ненавистных псов, надрывающихся от лая. Изможденные люди с молочно-белой кожей щурили глаза, которые острым ножом резало непривычно яркое солнце. Тут были и те, кто не покидал пещеру несколько лет. Многие дышали хрипло, сплевывая кровь на землю. Такие скоро уходили в Ирий, ведь соляная пещера не знала пощады.

В первом ряду стоял крепкий парень лет двадцати, еще не потерявший огня в глазах. Он внимательно смотрел по сторонам не по-здешнему проницательным взглядом. Тут вокруг все больше шваль стояла самого последнего пошиба. В их глазах уже давно никакого огня не было, только беспросветная унылая тоска. Спутанные, давно нечесаные волосы свисали длинными космами, мешая взгляду. Он раздраженно смахивал их, но они падали на глаза снова. Он когда-то был статен и хорош собой, а сейчас на широкой кости осталась едва ли половина мяса, что была там прежде. Его спина не успела согнуться горбом, а за дерзкий взгляд он не раз получал колотушки от здешней стражи. Парень был тут не так давно.

— Конец нам, — хмуро сказал соседу Хонза, старший сын бывшего жупана Праги. — Лучники перебьют. На небе свидимся, или у Чернобога, в Нави…

— Ты за что тут? — тоскливо спросил его сосед, Стуга, разбойник из лютичей, выживший при налете чудом. Тогда в шахте большая нужда в людях была. — Я не спрашивал тебя, так хоть перед смертью скажи.

— Кое-что знал, но не донес, — неохотно ответил Хонза. — Как на родного отца донести? Да и дело верное было, вроде бы, могло получиться. Но не получилось. Э-эх!

— Ну, прощевай, что ли! — ответил Стуга, увидев, как лучники вздели тетиву и достали из колчана стрелы. — Не уйти нам. Как цыплят перебьют. Вон жупан приехал, зверь лютый! Кровопивец!

Хонза жадно впился глазами в жупана Солеграда, его грузную фигуру ни с кем не спутать. Иной медведь меньше. Хонза знал его, видел в Новгороде, когда приезжал туда с отцом. Только тогда солеградский жупан не вызывал у него такого щемящего ужаса, как сейчас. Только тут он и узнал его по-настоящему. Князь редко ошибался в людях, и поставил на добычу соли именно того, кого нужно. Горазд был свирепей, чем его любимые собаки. Ему перебить четыре сотни душ — словно высморкаться. Он душегубов и изменников нипочем живыми не выпустит. Вот сейчас он махнет рукой и тогда…

— Живота, боярин! — крикнул Хонза, сам не ожидая от себя такой смелости. Словно и не он это крикнул, а кто-то другой внутри него. Тот, кто безумно хотел жить. Тот, кто готов был цепляться за самую тонкую ниточку надежды. Хонза знал, что ему сейчас бока намнут за то, что рот без позволения раскрыл, но ему уже было все равно. Все одно умирать…

Воины рванули было к наглецу, поднимая над головой дубинки, но жупан коротким рыком остановил их. Он с кривой усмешкой посмотрел в лицо Хонзе. Он явно его узнал. Над толпой установилась звенящая тишина. Наконец-то неизбежное дошло даже до самых недалеких, и по толпе каторжан прокатилась безмолвная волна липкого ужаса. Тут многие видели смерть и сами не раз дарили ее другим. Но умирать связанным, как баран… Это было невыносимо страшно даже для той публики, что стояла здесь.

— А зачем мне тебя, поганое отродье, в живых оставлять? — спросил жупан.

— От стражи слышал, что германцы сюда идут, боярин, — окрыленный надеждой, ответил Хонза. — Оружие дай! Умру в бою и попаду в Ирий, как воин.

— А коли сбежишь? — поднял густые брови жупан.

— Клятву на крови дам! — уверенно ответил Хонза. — Жизнью близких поклянусь! Мать и сестер сослали, братья младшие в Сотне службу несут, они