Хюльда помедлила с ответом, а Пьетюр, проявляя присущую ему деликатность, терпеливо ждал.

– У нас была дочь, – наконец вымолвила Хюльда как на духу.

– Прости, я думал… – Пьетюр был явно удивлен и немного растерян. – Ты вроде говорила, что… Я думал, у вас нет детей.

– Вообще-то, я этого не говорила. Прости. Об этом трудно рассказывать. – Голос Хюльды надломился, но она прилагала усилия, чтобы не дать волю эмоциям. – Она умерла.

– У меня нет слов… – сказал Пьетюр тихо. – Мне ужасно жаль…

– Она лишила себя жизни.

Слезы покатились по щекам Хюльды. Ей не часто доводилось говорить о своей дочери, хотя она думала о ней каждый день.

Пьетюр не проронил ни слова.

– Ей было всего тринадцать лет – совсем ребенок. После того как ее не стало, мы с мужем больше не пытались завести детей. Йоуну уже было к пятидесяти, а мне – на десять лет меньше.

– Вот как… Сколько же тебе пришлось пережить, Хюльда…

– Прости, не могу об этом говорить, но так все и было. Потом умер Йоун, с тех пор я одна.

– Все может измениться, – сказал Пьетюр.

На губах Хюльды появилось подобие улыбки, но в этот момент она почувствовала, как усталость наваливается на нее с новой силой. Нужно было отправляться домой.

Пьетюр, видимо, уловил ее состояние:

– Тебе, наверно, пора?

Хюльда пожала плечами:

– Думаю, да. Спасибо за вечер, Пьетюр.

– А завтра встретимся?

– Да, – ответила она без тени сомнения. – Это было бы прекрасно.

– Можем пойти куда-нибудь и отметить завершение твоей службы в полиции. Приглашаю тебя на ужин в «Хольт»[17]. Согласна?

– Да, с удовольствием. Я там не была уже много лет – двадцать или тридцать.

– А я не могу каждый вечер навязывать тебе свои кулинарные изыски. Значит, решено.

Они поднялись с дивана, и Пьетюр слегка коснулся губами щеки Хюльды.

– Ягненок был вкуснейший. Если бы я сама так готовила!

Они вышли в прихожую, и Пьетюр внезапно спросил:

– Как ее звали?

Вопрос обескуражил Хюльду. В глубине души она понимала, о ком он говорит, но, не решаясь ответить сразу, переспросила:

– Что, прости?

– Как звали твою дочь? – В голосе Пьетюра звучал неподдельный интерес.

Хюльда осознала, что уже много лет не произносила имени своей дочери вслух, и ей стало стыдно за себя.

– Димма[18]. Ее звали Димма.

Хюльда ворочалась в постели – вставать ей не хотелось.

Повернувшись на другой бок, она попыталась заснуть снова, но у нее ничего не вышло. Будь она моложе, она могла бы поспать подольше, но с годами это становилось все труднее.

Бросив взгляд на будильник, Хюльда c огорчением поняла, что, как и днем раньше, проспала слишком долго.

Она ведь собиралась посвятить день расследованию, не теряя ни одной минуты. С трудом оторвавшись от подушки, Хюльда почувствовала, что у нее раскалывается голова. Предыдущий вечер был прекрасен, но ей все же не стоило столько пить – она не привыкла к подобным возлияниям. Иногда она позволяла себе бокал вина за ужином, но не более того.

Однако времени на раскачку не было – нужно было взять себя в руки и сконцентрироваться на деле, пусть даже из упрямства, потому что интерес к нему почти угас. И из чувства долга по отношению к погибшей русской девушке.

Кроме того, Хюльда никак не могла допустить триумфа Магнуса. Она настояла на том, чтобы он выделил ей для расследования хотя бы день, и теперь намеревалась приложить все усилия, чтобы к вечеру сдать максимально полный отчет и навсегда распрощаться с полицией.

А потом ее ждало новое свидание с Пьетюром. Она считала оставшиеся до него часы.

Она попыталась подняться с обледенелой земли, но это оказалось нелегко – увесистый рюкзак на спине осложнял задачу.

– Спускайся вниз! – крикнул он.

Девушка едва ли не на четвереньках сползла к подножию, мысленно поблагодарив судьбу за то, что осталась цела и невредима.

– Давай палки мне, – сказал он. – А тебе на ботинки пристегнем кошки[19], и ты сможешь воспользоваться ледорубом.

С замиранием сердца она предприняла новую попытку покорить холм, на этот раз более подготовленной.

Восхождение продвигалось по-прежнему тяжело, но все же теперь, благодаря острым альпинистским кошкам, она могла увереннее держаться на скользкой поверхности. Она не отрывала взгляда от земли и прилагала все усилия, чтобы сохранять равновесие. Больше всего ее пугала перспектива, добравшись до самой верхней точки, снова скатиться вниз. Однако шаг за шагом она замечала, что подниматься становится все легче, пока наконец не одолела ту самую роковую крутизну, и дальнейший путь стал уже не таким мучительным. Обессилев морально и физически, она опустилась на снег и стала ждать. Склон был почти отвесным, поэтому она не видела, начал ли ее спутник восхождение вслед за ней, и если да, то насколько он продвинулся. Окликнуть его она не решалась, помня о том, что он ей говорил то ли в шутку, то ли всерьез о возможности схода лавины. И зачем она вообще во все это ввязалась?

Аппетита у Хюльды совсем не было, да и время завтрака уже давно прошло. Вместо этого она решила прогуляться до продуктового магазина по соседству. Погода была значительно пасмурнее, чем днем раньше: облака заволокли свинцово-серое небо и дул совсем не майский пронизывающий ветер. Неужели лето заглянуло всего на один день?

Бодрости такая погода не придавала. Обычно Хюльда не позволяла ненастью отражаться на ее настроении, но смириться с ним именно в этот день – последний день ее прежней жизни – было нелегко.

Всю ночь ей снилась Димма. Хотя сон и был пронизан грустью, кошмар, преследовавший Хюльду многие годы чуть ли не еженощно, на сей раз дал ей передышку, и ей удалось неплохо выспаться. Вероятно, дело было в простом совпадении, но Хюльда все же решила, что благотворное воздействие на ее сон оказала вчерашняя беседа о Димме. Надо отдать должное Пьетюру – он умел слушать. Быть может, она еще поделится с ним воспоминаниями о том, какой замечательной была ее дочь.