Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты ничего не можешь ни предложить мне, ни сделать для меня.
– Но что ты…
– Моя певческая карьера, хочу я этого или нет, подошла к концу. Теперь я наконец смогу посвятить себя детям, которые, я уверена, не будут забыты их отцом. Ты же знаешь, что мной уже рождены двое детей, не так ли?
Джузеппе раздраженно кивнул. О том, что у наложницы великого импресарио имеются два незаконнорожденных ребенка, шушукался весь Милан. Не хватало еще сейчас обсуждать байстрюков Мерелли и его подпольное семейное счастье с Джузеппиной. Изо всех сил пытаясь остановить вихрь собственных мыслей, Джузеппе надавил пальцами за виски. Похоже, теперь пришел черед Джузеппины чересчур выпрямить спину перед Джузеппе, чтобы придать себе пущей уверенности.
– А ты, – продолжила она, – не станешь губить свою восходящую звезду и вернешься в Милан с воспоминанием об этих выходных как о моем прощальном тебе подарке.
– Почему ты не сказала мне раньше?
– Эгоистичное желание украсть несколько дней у жизни, которой не суждено быть моей, я полагаю.
Она сказала это так тепло и искренне, что Джузеппе был готов разрыдаться. Он попытался подойти к ней, но она шагнула назад.
– Нет… – почти шепотом, но уверенно произнесла она.
– Должен быть способ.
– Любые отношения между нами неминуемо поставят под угрозу и твою карьеру, и благополучие моих детей.
– Я не хочу оставлять тебя.
– Пыль эмоций рассеется, и ты увидишь, как это было мудро с твоей стороны.
– Ты должна была сказать мне раньше.
– Возможно. Мне жаль. Прости.
– Я не могу поверить, что теряю тебя.
– Я никогда не принадлежала вам, маэстро.
Джузеппе, чувствуя себя так, как будто его только что отхлестали по щекам, схватил свою сумку и выбежал из комнаты, с треском хлопнув за собой дверью.
***
На финальный перед закрытием сезона спектакль «Набукко» маэстро, к огромному разочарованию публики, не явился. Джузеппина с теснящей грудь печалью смотрела со сцены на пустое композиторское кресло. Это было самое сложное выступление в ее жизни, и физически (голос уже окончательно отказывался ее слушаться), и эмоционально. Джузеппина и представить не могла, что на последнем спектакле своей карьеры, ее сердце будут разъедать кислотой такие разные, сложные и совершенно не связанные с творчеством, чувства.
Проницательный импресарио внимательно наблюдал за своей неверной подругой из центральной ложи. От него не ускользнули ни растерзанное состояние чувств Джузеппины, ни ее взгляды на пустовавшее место композитора. Угрюмо усмехнувшись, к немалому удивлению жены и сидевших рядом супругов Маффеи, Бартоломео Мерелли встал и покинул зал сразу после окончания финальной сцены, не дожидаясь выхода артистов на поклон.
Спектакль был окончен. Где-то на соседних улицах слышались отголоски аплодисментов восторженной публики. Тысячи зрителей в унисон скандировали имя Верди. Джузеппе сидел на кровати своей спальни в тишине, нарушаемой только стуком метронома. На стуле рядом со столом лежал еще не разобранный дорожный саквояж, на котором застыл взгляд ушедшего в глубокие раздумья маэстро.
Горечь потери, как будто радуясь своему возвращению, то и дело болью подпрыгивала в животе. Джузеппе глубоко вздохнул, хлопнул себя ладонями по коленям и встал. Маэстро подошел к саквояжу, начал его разбирать, и вдруг замер. Среди его вещей лежала аккуратно оторванная страница эскизника. Та, на которой Джузеппина рисовала в их вечер у горящего камина. На плотном желтоватом листе бумаги красовался искусный угольный портрет Верди.
Наутро после окончания сезона Джузеппина, сидя на софе, перебирала пальцами жемчужины своего браслета. Рядом с ней, задумчиво уставившись на узор лежащего перед ними египетского ковра, сидел Бартоломео Мерелли.
– Слишком поздно для любого вмешательства, не так ли? – как будто бы переспросил он.
Джузеппина кивнула.
– Куда смотрел этот пройдоха Поллини! – ругнулся Мерелли и глубоко вздохнул.
Импресарио встал, прошелся по комнате и остановился, задумчиво глядя в окно.
– Не тревожь себя, – чересчур дружески продолжил он, – Саверио заплатят, чтобы он остался подле тебя. Жизнь твоих детей также не претерпит особых изменений.
– Моих детей, Бартоломео? – горько скорее заметила, чем спросила она, особенно подчеркнув слово «моих».
Мерелли проигнорировал комментарий.
– Я дорожу тобой, моя милая, и прослежу, чтобы ты не чувствовала нужды ни в чем. Тем не менее, об одной маленькой услуге я вынужден попросить взамен.
Вот и она – ловушка. Мерелли с улыбкой повернулся, глядя ей прямо в глаза, и Джузеппина поняла, что импресарио знал о ее измене. Что ж, она и не тешила себя надеждой на то, что у нее получится свою неверность скрыть, не так ли? Джузеппина вопросительно подняла бровь и Мерелли с едва уловимой издевкой в голосе проговорил:
– Я искренне верю, что маэстро Верди в ближайшие годы стоит полностью сосредоточиться на сочинении музыки. Было бы печально видеть, как его гений отвлекается на мирские дела.
Джузеппина не удержалась и усмехнулась.
– Ты ставишь условие во имя великого таланта, солидной прибыли или мелочной мести? – она не сводила глаз с его лица.
– Не будь несправедлива, дорогая. Ни ко мне, ни к нему, – спокойно ответил импресарио.
– Ничто из того, что здесь происходит, не справедливо, – пробормотала она.
– Есть битвы, в которых не остается победителя, – вдруг неожиданно горько и серьезно сказал он.
Они смотрели друг на друга, и каждый читал в глазах другого то, что уже никогда не будет сказано.
– Я полагаю, до отъезда тебе нужно еще многое сделать, – нарушил он затянувшуюся тишину, – Не буду больше злоупотреблять твоим временем.
Мерелли встал, элегантно поклонился и направился к дверям.
– Береги себя, дорогая, – кинул импресарио выходя из комнаты.
Джузеппина осталась в гостиной одна, но чувствовала себя так, как будто осталась одна в целом мире.
В том, что Мерелли не оставил свою неверную подругу без средств к существованию, не было сочувствия ни к ее болезни, ни к беременности. Поступи он иначе, и вероятность, что Джузеппина найдет спасение в объятьях Верди, будет слишком велика. Такой вариант развития событий сулил полное уничтожение и без того шатких отношений с одним из ярчайших композиторов, когда-либо встречавшихся на пути импресарио. Что бы ни происходило внутри Бартоломео Мерелли, он понимал, что единственный шанс успешного продолжения игры – удалить фигуру Джузеппины с игровой доски. Поставленное условие, запрещавшее предательнице любое общение с маэстро, было само по себе неплохим наказанием и немного утешало униженное самолюбие. Сколь