– Как он относился к ребенку? – голос у Тани стал хриплым, уставшим, бесцветным; не голос, а так – звуки механической куклы.

– Никак он не относился к ребенку! Он ни разу не видел его. Мы перестали с Глебом встречаться, как только он узнал о моей беременности.

– Славик... похож на него? – Голоса не стало совсем, он ушел, растворился, пропал, как когда проведешь много-много уроков подряд и связки объявляют бойкот.

– Похож?! Да он вылитый Глеб! Чернявый чертенок с гонором и самомнением пупа земли. Он говорит: «Мама, я самый лучший!» Я смеюсь: «Почему?» «Да потому что я лучше всех, мама!» Я не разубеждаю его. Пусть лучше живет с чувством собственной исключительности, чем с комплексами неполноценности.

– И он... Глеб, ни разу не захотел посмотреть на ребенка?

– Посмотреть! – Павловская засмеялась. – Да если б и захотел, я не дала бы! Это мой мальчик. Абсолютно, совершенно, исключительно мой! Задача его папаши – вовремя и своевременно метать нам деньги на витамины. Остальное никого не касается. Славик единственный для меня мужчина. Для меня и для моей мамы. Пусть растет центром вселенной. Это миф, что без отцов не вырастают настоящие мужики.

– У него был ребенок и он знал об этом! – прошептала Татьяна, прижимаясь спиной к стене.

– Банальная, в общем-то, во все времена история, – вздохнула Сычева, выкрутила пистолет из рук Тани и спрятала его в карман.

– Да, банальная, только когда она не касается лично тебя, – сказала Таня и встала. – Пойдемте, девочки! Тут все ясно. Она не могла причинить вред Глебу.

Тани гуськом потянулись к двери.

– Эй! Стойте! – крикнула вслед им Павловская. – Да кто вы такие?!

– А вы не догадались? – обернулась Таня. – Не узнали? Не поняли?! Я скучная, блеклая женщина без изюминки, без градуса, с характером старой девы. Одно слово – учительница! Я – жена Глеба! А это его любовницы и мои в некотором роде подруги. Прощайте. Любите своего мальчика. Только мой вам совет – в течение суток уничтожьте все улучшители топлива. Иначе к вам нагрянет УБЭП. Это я вам как жена гарантирую!

Павловская закрыла лицо руками и, кажется, засмеялась. Или заплакала.

Черный кот с грохотом рухнул со шкафа и с остервенением начал рвать пакет с рыбой.

* * *

– У тебя были русые волосы...

– Когда от женщины уходит мужчина, она всегда перекрашивает волосы в другой цвет.

– Я не уходил. Не уходил! Не уходил!! Твоя мама сказала мне, что ты умерла. Простудилась, осложнение на сердце, и ... «за неделю сгорела». Так сказала мне твоя мама! Она плакала в трубку, рыдала, предлагала мне съездить на кладбище, говорила, что покажет твою могилу. Я не мог не поверить!!

– Но на кладбище не поехал.

– А что это бы изменило? Ну, постоял у могилки, ну, положил цветочек, человека-то не вернуть!

– Что изменило?! Не было никакой могилы! Не было и не могло быть. Моя мать знала, что ты трус! Она знала, что мой парень до истерики боится тараканов, собак и кладбищ! После нашей с тобой ссоры я действительно простудилась, потому что сорок минут простояла под проливным дождем. Провалялась два дня дома с температурой, потом мать сказала мне, что видела тебя с другой девушкой. Я позвонила тебе, но твоя бабушка заявила, что ты уехал в Алушту.

– Куда?!!

– В Алушту! К тетке. Якобы до конца лета.

– У меня нет тетки. Я ни разу в жизни не был в Алуште. Я не ходил ни с какой «другой девушкой»!

– Когда мать сказала мне, что видела тебя с какой-то девицей, я согласилась уехать на пять лет в Англию, на учебу. Когда я вернулась, ты уже был женат. Женат! На бабе старше себя. Я думала, что смогу равнодушно узнавать о тебе любые новости, но это оказалось не так. Я возненавидела тебя и твою жену.

– Ты следила за мной?

– Нет! Да, немножко следила. Должна же я была знать как выглядит твоя жена, и как выглядишь ты после... после...

– Инга, но ведь это была игра. Милая, маленькая, шутливая, юношеская игра! Ты – принцесса, я – принц, у нас своя волшебная страна со своими законами, которые мы, мы сами придумывали. Игра началась в детстве, но мы увлеклись и притащили ее в свои разумные шестнадцать-семнадцать лет.

– Нельзя играть в неземную любовь и волшебные страны. Это затягивает. Сводит с ума. Я верила в реальность нашей игры. Я верила, что наш маленький общий мир будет существовать вечно. А ты разрушил его. Ты предал свою принцессу!

– Инга!

– Предал! Опоздал на аудиенцию, нет, – на свидание! – на сорок минут. Что полагалось в нашей стране за опоздание?

– Смертная казнь. Да, я опоздал тогда на свидание, но я же особа королевских кровей, на меня это не...

– Распространяется! Перед законом едины все! Ты забыл, что сам придумывал эти правила?

– Инга, мы тогда поругались по глупости. Ну что за ерунда – опоздание?! Я... у меня просто остановились часы.

– «Ничто не может быть оправданием рассеянности и необязательности. Даже собственная смерть»! Разве не ты это всегда говорил?

– Ну хорошо. Ты назвала меня предателем. А разве не ты сделала законом в нашей стране правило: «Предавать можно и нужно, когда этого требуют личные интересы»? Какое наказание полагалось у нас за предательство?

– Сорок ударов палками.

– Всего сорок. Маленькими детскими барабанными палочками, которые хранились на твоих антресолях.

– Да, но по законам нашей страны больший грех всегда поглощает меньший. Так что тебе – смертная казнь! За то опоздание. Ведь ты поэтому потом исчез, пропал, ушел, не звонил? Ты боялся!

– Я звонил! Но твоя мама сказала мне, что ты... Я это уже говорил! Наша ссора была детской глупостью. Я понимал это. И ты понимала. Только понять не могу, почему наши родители сделали все возможное, чтобы разлучить нас?

– Моя мама умерла пять лет назад. Я не могу у нее спросить.

– В любом случае детство кончилось. Сказки тоже. Я рад, что ты стала такой красавицей. Ты похудела и стала гораздо выше.

– Каблуки и диета.

– Глаза! У тебя были темно-серые, совершенно другие глаза!

– Они выцвели от холода, который поселился в душе, когда ты ушел. От опыта. От жестокого женского опыта.

– Я не уходил! Твоя мама сказала мне, что... Сказки кончились! Детство прошло!! Хочешь, накажи меня сорока ударами маленьких барабанных палочек!

– Смертная казнь.

– Я поверил, что ты умерла.

– «Смерть не разлучает людей, она их сближает». Ты всегда был согласен с этим правилом нашей игры. Ты должен был придти на мою могилу и...

– Ха-ха! Застрелиться!