— Вижу. — Поддержал Балабуев и обратился к Наташе. — А вот вы. Павла Николаевича знали. Нравился? — Балабуев сделал паузу, ожидая, что Наташа заполнит ее вздохами, но та молчала. — Я ведь дружески спрашиваю. (Картошкина передернуло). Я потому пришел, что бы по душам. Допустим, есть у нас подозреваемый (Балабуев прошелся задумчивым взглядом по Картошкину). Допустим. Ведь много людей, что-то видели, слышали, с кем-то общались. Все это у них в памяти, а как с пользой употребить? Вы были на конференции. Так ведь? Расскажите. Наверно, разглядывали, запомнили. Кто в чем. Вот англичанка, в чем была?

— В брюках.

— Она из брюк не вылезает. — Добавила Света.

— А вы откуда знаете? Ведь вы тут находились.

— Она и у нас бывала.

— Вот как. К кому, интересно? К Плахову или к Кульбитину?

— И с тем, и с другим.

— Женщина примечательная. В рабочем состоянии. Ясно, мужчинам нравилась. Она ведь по делам приходила. Не просто так.

— Конечно, по делам. — Подтвердила Наташа.

— Там был еще один. Кудум. То ли араб, то ли француз.

— Был. — Подтвердила Наташа. — Свет, ты его помнишь, в красном пиджаке.

— Конечно, помнит. — Одобрил Балабуев. — Ладно, Кудума отставим пока. Грек еще. Одна компания. Они и на банкете вместе сидели?

— Элизабет выпила, смеялась много. Павел Николаевич с ней танцевал.

— Так он еще и танцор. — Восхитился Балабуев. — В прошлом, конечно, времени. А о ком вы еще… может, видели. — Балабуев достал уже известную фотографию. — Вот, видите, с похорон. Скорбящие по Павлу Николаевичу.

— Это нас? А говорят, неприкосновенность личности. — Возмутилась Света.

— Оперативная съемка. Если может помочь следствию.

— Вот эта женщина часто бывала. — Наташа вступила.

— Которая?

Наташа ткнула пальцем в Берестову. Сюда приходила, и на конференции я ее видела.

— Ясно. — Сказал Балабуев и переключился на Картошкина. — Видите, какие сотрудницы у вас активные. А вы молчите и молчите, как партизанский лес.

— Что я могу сказать? — Голос Картошкина некстати охрип.

— Поддержите коллег. Фигурное катание смотрите? Вроде того. Мысленно, конечно.

— Не знаю…

— Болеете, наверно? — Участливо предположил Балабуев и вновь обратился к женщинам. — Вы — умницы. Наукой занимаетесь. И страны такой давно нет, а вы все изучаете. Зрение портите.

— Древней Греции тоже давно нет. — Протестующе высказался Картошкин.

— Вот и я говорю. — Поддержал его Балабуев. — Так ведь историю забыть можно. А нам нельзя никак. Потому и конференция. Я знаю, знаю. Читал по долгу службы. И, представляете, увлекся. Может, еще что-то дельное сохранилось? Ведь не зря Павел Николаевич трудился.

Все как-то замолкли, взгляд Балабуева заинтересованно скользил по лицам. — Хочется спросить у самого, только где он теперь — наш Павел Николаевич. У Алексея Григорьевича спросить? Тот у турок гостит. Это вам, Федор Леонидович, по должности полагается знать. Как заместителю.

— Я только…

— Два дня для хорошего работника это, знаете ли, срок. Это для тюрьмы — смех один, а для научных мыслей…

Картошкин молчал, Наташа пришла на помощь. — Вот он, сейф Павла Николаевича. Ваши сотрудники смотрели. Еще перед конференцией, он к нам в комнату какие-то бумаги перенес. Чтобы в сейфе место освободить.

Балабуев оживился. — До сих пор там?

— А что им сделается? Алексей Григорьевич знает. Просил закрыть до его приезда и ключ никому не давать.

— Вот видите. — Упрекнул Балабуев Картошкина. — А вы не в курсе.

— Откуда он знал. — Вступилась Света. — Он ведь только…

— А можно мне глянуть, как представителю следствия? Вам начальство не разрешает, а мне можно. У меня книжечка волшебная есть, все дверцы открывает.

— Ордер нужен. — Сказал Картошкин хрипло.

— Правильно, Федор Леонидович. Мы вашей маме, допустим, ордер обязательно покажем. Если, допустим, придется. А здесь у нас государственное учреждение. И представитель власти налицо. Прямо перед вами. Поэтому, милые женщины, пойдем, поглядим. И Федора Леонидовича пригласим. А то он прямо диссидент, каких сейчас в кино показывают. Мне, знаете ли, то же пришлось повидать, но теперь смотрю по новому. Как на ум и на совесть в одном лице.

Балабуев бодро вскочил, выглянул в коридор, кликнул охранника. — Коля, ты где. Давай ключи… — И незаметно подмигнул Картошкину.

Уже потом Света сказала. — Вы молодец, Федя. Я вами горжусь. Так с ними и нужно. У меня друзья собираются. Приходите. Вы картошку с селедкой любите? Хорошо?…

— Хорошо. — Согласился Картошкин…

…Случилась еще одна приятная неожиданность, но совсем в другом месте. Генерал позвонил. — Сеня. — Сказал генерал. — С Кудумом мои ребята разобрались. Это не наш, может ехать. Никаких осложнений не должно быть. На всякий случай имеем заявление. Как раз по его части. Сам понимаешь. И признание пострадавшей. Кто? Женщина, как предполагалось. Около клуба. Нет, не в том смысле. Мотив? На почве ревности. К нам отношения не имеет. Кто раскрыл? Наш сотрудник. Сама обратилась, подписала чистосердечное, он ее в роддом отвез. Зачем в роддом? Это ты у своих дам спроси, зачем в роддом ездят…

— Хорошо. — Думал Шварц, осознавая трудность собственного положения. — Была задача узнать? Узнал. Лично посетить место и удостовериться. Сделал. Что еще? — Леня так и спросил Балабуева по телефону, и всезнающий Балабуев не нашел ответа. Приезжай, сказал. Скучно не будет.

Но Балабуев Лене не указ. Он лишь озвучил мнение начальства. Сидеть, вести наблюдение. И не тратить зря командировочные. У Министерства денег нет, Шварца снарядили буквально на последние. На спонсорские. Так товарищ генерал и сказал. Чтобы Шварц благодарил за возможность побывать в Стамбуле. Ясно, как начальство себе представляет эти командировки.

Но у них — простых энтузиастов сыска и подход другой. Азарт. Охотничья собака, взявшая верный след, неужели станет думать о вечерней кормежке, о теплой псарне, о хозяйском одобрении? Все это будет, но не сейчас. Сейчас азарт от самой охоты, от возбуждения, вызванного предчувствием удачи, от вдохновения, если хотите. Можно подумать, что только у поэтов и музыкантов… А Балабуев? Вот он пример… Раскрытие покушения на француза Кудума. Буквально, на одном вдохновении и интуиции. Ни в одном учебнике криминалистики такого не найти. Что бы сыщик пришел, поговорил, как бы невзначай, навскидку и раскрыл преступление, за которым маячили крупные дипломатические неприятности. Можно только вообразить, и то не будучи простым смертным. Уже отправили Кудума на родину без каких-либо претензий к нашей стране. Что вообще-то бывает редко. Между прочим, интересовалась Правозащитная лига (а они как пронюхали?), но быстро отступились, когда получили объяснения. Сам генерал представлял. Всем утерли нос. Французы от пресс-конференции отказались. Сгоряча настаивали, но им объяснили, что к чему, и успокоили. Мало того, Балабуев и о преступнице подумал, хотя кто по обстоятельствам этого дела возьмется определить пострадавшую сторону и подсчитать нанесенный урон. А Балабуев определил. Явку с повинной оформил, чистосердечное признание, смягчающие обстоятельства, а теперь готовился стать крестным отцом.