— Может, он и есть?

— Тот в бизнесе давно. Гляди, кудри накрутил. Нужно проверить по картотеке. Дай сюда. — Балабуев выскочил из кабинета и быстро вернулся. — Занес в экспертизу. Есть тут один деятель. Пусть глянет. Что еще у тебя?

Леня подробно рассказал о впечатлениях. Дал фотографии раскопа. Дороги вдоль крепостной стены до залива Золотой Рог с удаляющимися фигурами Плахова и англичанки. Церкви Влахерна, которую посещал Плахов. Того же Карапуза и второго рабочего.

— Там еще армянин должен быть. Гариком зовут. Не слышал? Ишь. — Балабуев залюбовался англичанкой. — Что ты, коза, покоя не даешь порядочным людям.

— Не дает. — Подтвердил Леня.

— Посиди. — Балабуев исчез и вернулся торжествующий. Выложил перед Леней фотографию. Знаешь, кто? Опознан, как Байрон. Английский поэт. И стихи его. Вот перевод.

А знаешь, что я тебе скажу. Этот Байрон с греками против турок бодался. Вся эта публика имеет на Турцию большой зуб. Наши музейщики за Византию, греки на всю жизнь. А тут еще армянин объявился. Гарик. Смотри, Леня, чтобы мы в международную историю не влипли. Кстати. Кудума мы раскрыли. Премию получим.

— Сергей Сидорович, я здесь причем?

— Притом, что общее дело. Ты бы на французов поглядел, как генерал им мозги вправлял. Вот, читай. — Валабуев вытащил газету. — Свеженькая.

…Французское с нижегородским. Как стало известно нашему корреспонденту, произошло криминальное происшествие с участием гражданина одной из европейских стран. Женщина вступилась за честь супруга, подвергнувшегося сексуальным домогательствам. Иностранец был госпитализирован с повреждениями головы средней тяжести. От перенесенных потрясений женщина родила. Обе стороны выразили полное удовлетворение ходом проведенного следствия…

— Здорово. — Сказал восхищенный Шварц.

— Ее я тоже оформил. Явку с повинной. Пусть будет. А это Картошкина статейка. Он теперь в музее служит. Толковый малый, поглядим, как он с Плаховым сработается. А Кудума отправили. Могли оформить, но менять не на кого. Наши нелегалы не хотят возвращаться, буквально из тюрьмы, а все равно не хотят. Так что, Леня мы с тобой единственные патриоты. А теперь смотри. Что мы имеем…

А что же Плахов? Вернулся на родину, отправился на работу и застал там известно кого — Картошкина. Как будто лимон надкусил. Время для новых впечатлений у Алексея Григорьевича было, Балабуев обсуждал со Шварцем итоги поездки и в музее не объявлялся.

Света успела рассказать Плахову. С восторгом. Как Федор отстаивал интересы музея, и даже хищный Балабуев не мог с ним совладать. Сила пошла против правды, и правда устояла. Как всякий незлой человек, Плахов был рад переменить мнение с худшего на лучшее. Да, и что он мог? Теперь в музее что-то постоянно происходило, шло движение, оставалось приспосабливаться к ходу событий и ждать, пока новая реальность проявит себя и обретет законченную форму. Здесь нельзя без философии, как и везде, где совершается незримо и неслышно работа времени. Впереди была встреча с Балабуевым, и тут Плахову можно было посочувствовать. Но начал Балабуев сладко.

— Как вы, Алексей Григорьевич? Хорошо съездили? Я за вас переживал. Смотрю, какая там у нас погода в Турции? Море теплое. Бархатный сезон.

— Я не купаться ездил.

— Что даже в море не забрались? По камушкам. Ведь, как собирались, сколько волнений, а побыли две недельки всего. Загореть не успели. Разве за такой срок управишься.

— Ездил я за свой счет, вернее, за счет фондов. — Подчеркнул Плахов. Казалось, будет не лишним.

— А фонд разве не свой? Там деньги кому попало, не дадут.

— Послушайте, э-э…

— Сергей Сидорович…

— Я бы рад, чтобы страна могла платить. Это приоритетное направление в истории.

— Царьград? — Спросил Балабуев.

— Что Царьград?

— Потому и приоритетное. Да, вы не спорьте, иголки спрячьте. Я патриот не меньше вашего. Лучше скажите, был в вашей экспедиции сотрудник… фамилии не знаю, а кличка — Карапуз.

— Не знаю никакого Карапуза. Или погодите. По-моему, рабочий был с таким прозвищем.

— Значит, видели.

— Где?

— В Стамбуле. Я снимочек покажу из вашего старого отчета. Вот он какой. — И Валабуев показал групповую фотографию участников раскопок.

— Да, знаю. Павла Николаевича человек, его и спрашивать было нужно. Если правильно помню, Ефимом зовут. А что Карапуз… даже не знаю…

— Я к тому, этот Ефим здесь объявлялся. Чего, спрашивается? Не иначе, как привозил что. С оружием в самолет не пустят. А чтобы наркотики… сомнительно… или как?

— К Кульбитину отовсюду ходили. А насчет самолета… он и морем мог до Одессы добраться. На море досмотр мягче.

И то верно. — Согласился Валабуев. — Вот вы нам и помогли. Насчет моря я бы не догадался.

— Прикидывается — Равнодушно решил Плахов, а вслух сказал. — Точно не знаю, но, может, подскажу. Мог кости привезти или даже череп. Вы понимаете, груз деликатный. В самолете были бы проблемы. И турки не факт, что пропустят. А морем… Тем более Ефим этот из Одессы. Мог знать людей на маршруте. Павел уговорил, он костями занимался. Представьте, у него генеалогия даже складывалась отдельных родов. Их в разных захоронениях находили.

— И что это нам дает? — Спросил Валабуев.

— Вам, — выделил интонацией Плахов, — не знаю. Просили объяснить, я, как могу…

— Это понятно. И спасибо. Так, значит, если я правильно понял, Кульбитин занимался анализом по ДНК. Я из-за этого дела, которое нас связывает, тоже любителем стал. Прочел, кое-что насчет царской семьи. Сложилось первое впечатление. А вы, Алексей Григорьевич, извините, чем конкретно занимаетесь?

— Реконструкцией эпохи. Если просто сказать.

— Ого. Совсем не просто. Это что же значит — эпохи?

— Исследуем византийское общество и делаем выводы. История и современность — они только на первый взгляд разные. Здесь многое может открыться. Вы же видите, как теперь за историю ухватились. Переписывают, буквально, заново.

— Это и я наблюдаю. У нас тут вчерашний день, хотя имущество какое-никакое, государственное, то есть. Не мешало бы позаботиться, напомнить об истории. А то, о чем вы печетесь, совсем за горизонтом. Закатилось так, что не достать.

— Правильно говорите.. — Похвалил Плахов. — Время такое, терпения требует. Сейчас на запад закатилось, но с востока снова взойдет. Советуются с нами, поверьте. И официальные бумаги писать приходится.

— Я верю. Хоть мудрено как-то. А кто советуется, если не секрет?