Классические тексты критической теории были написаны на ходу, в побеге от машинерии аннигиляции, в непонятных изданиях и даже шифром. Они были недоступны для читателей в 1950–1960‐х годах не только из‐за доминировавшего тогда мировоззрения, но и из‐за самих критических теоретиков153. Когда критическая теория возникла вновь, она находилась в контексте освещаемых в медиа антиколониальных выступлений и массового студенческого подъема: тогда классические тексты были впервые опубликованы для широкой аудитории. У рецепции критической теории была особая ирония: встреча нового поколения революционных надежд со старыми идеями революционного поражения, выступавшими против всякой надежды. Более всего это было похоже на радикальную американскую академию, у которой всегда было гораздо меньше причин служить гаванью для любого вида реальной надежды, чем у европейцев. Для последних практика содержала больше надежды и смысла, чем критика, будь то практика существующего рабочего класса, рабочих движений или практика предводительства, создаваемая новым авангардом.

Сейчас, в этом втором fin de siècle154, настал удачный момент для возвращения Франкфуртской школы. Слова Адорно гораздо ближе радикальному настрою 2008 года, чем ситуации 1968‐го: «Философия, которая с давних пор представляется преодолённой, снятой, продолжает жить, потому что момент её воплощения в действительность оказался упущенным, непонятым, невостребованным. Приговор гласит: философия только объясняет мир, но, отрекаясь от реальности, калечит и разрушает себя»155. Людям XXI века критическая критика «Святого семейства» начала 1840‐х годов может показаться ближе, чем более поздняя марксистская критика политической экономии. Объекты рассуждений Бруно Бауэра – «еврейский вопрос», «свобода», «государство, религия и партия» – кажутся более близкими, чем «революция, материализм, социализм, коммунизм»156, которыми занимались Энгельс и Маркс.

В любом случае, в этом контексте критическая теория является метонимом. Изначальная редакция критической теории была чем‐то гораздо большим, чем критическая теория в буквальном смысле, а именно «наследие марксизма». В то время как марксизм XX века бесконечно богаче и шире, чем крохотный западный кружок, который пропагандирует критическую теорию; можно утверждать, что, несмотря на все ограничения, критическая теория была внучкой Маркса, которая наиболее эксплицитно и настойчиво выражала аспекты исторической квинтэссенции марксизма – его диалектического осмысления современности. Угрюмые марксистские мыслители негативной диалектики, которые избрали путь индивидуального неприятия, в особенности Адорно и Маркузе, схватывают эту диалектику как позитивную классовую диалектику, которой придерживался Карл Каутский в работах «Социальная революция» (1902) и «Путь к власти» (1909). Каутский представляет одну перспективу, в то время как «Диалектика Просвещения», «Minima Moralia», «Негативная диалектика» и «Одномерный человек» представляют собой другую157.

Критическую теорию обычно рассматривают как часть более обширного направления марксизма ХХ века, который называют западным марксизмом. Термин был введен в обращение в середине 1950‐х годов Морисом Мерло-Понти, которого иногда и самого включали в число западных марксистов158. К западному марксизму, в общем, относились не как к традиции или движению, но как к пантеону авторов и их работ, в которых выражено определенное интеллектуальное настроение. Круг западных марксистов всегда был трудно определим, хотя согласно общему соглашению, движение началось после Октябрьской революции, будучи западноевропейской реакцией на нее, позитивной, но специфической реакцией, начало которой положили работы Георга Лукача «История и классовое сознание» и Карла Корша «Марксизм и философия», опубликованные в 1923 году в Германии. Лукач был венгерским философом и эстетиком, получившим образование в Германии, а Корш – немецким профессором права. Оба были заметными коммунистическими деятелями в неудавшихся революциях в Венгрии и Германии, оба подвергались критике со стороны своих товарищей за левизну и философскую нетрадиционность. В 1925 году Корша исключили из Немецкой коммунистической партии. Придумав ярлык «западный марксизм», Мерло-Понти позаимствовал ключевую аллюзию у Корша, который иронично отсылал к советской критике его персоны, Лукача и двух других венгерских интеллектуалов, Йозефа Реваи и Белы Фогараши159. Мерло-Понти применял термин главным образом к Лукачу, противопоставляя его работы, испытавшие сильное влияние Макса Вебера, ортодоксальной коммунистической традиции, в особенности «Материализму и эмпириокритицизму» (1908) Ленина. Существует консенсус касательно того, что другим отдельным представителем первого поколения западного марксизма был Антонио Грамши, который стал лидером Итальянской коммунистической партии в 1924 году. Большая часть его литературной работы содержится в «Тюремных тетрадях», включающих широкий диапазон яркого и оригинального политического, культурного и социального анализа, которые были написаны во время его заключения в фашистской тюрьме, начиная с 1926 года. Возможно, его самая знаменитая статья посвящена Октябрьской революции. Впервые она появилась 24 ноября 1917 года под заглавием «Революция против “Капитала”»: «Революция большевиков материализовалась в большей степени из идеологий, нежели из фактов… Это революция против “Капитала” Карла Маркса»160.