Администрация бассейна, как и восемь лет назад, по-прежнему обретается в небольшом здании цвета хаки. На стуле рядом с автоматом с газировкой сидит парень со шрамами от акне и листает сегодняшнюю газету. Несмотря на жару, на нем джинсы, а лицо у него такое, что сразу и не скажешь, тринадцать ему или тридцать.

– Здравствуйте, – говорит Кэлли. – Мы ищем человека, который здесь раньше работал.

Парень сует газету в подмышку.

– Мы не держим записи о служащих. Поищите их в мэрии.

– Он работал не на городское управление, – отвечаю я, – а на садово-парковую компанию.

– Какую? – Парень соскальзывает со стула, чтобы прогнать голубя, залетевшего в открытую дверь. – За последние десять лет город заключал контракты с четырьмя или даже с пятью такими компаниями.

Я пытаюсь вспомнить, как выглядел пикап, на котором ездил Денни.

– Кажется, логотипом у них был листок.

Кэлли закатывает глаза, будто говоря: «Да уж, полезная информация».

– Это было почти десять лет назад. Вы не знаете, какая компания тогда обслуживала бассейн?

Парень пожимает плечами.

– В то время я здесь не работал. Простите.

– Все равно спасибо. – Кэлли поворачивается, чтобы уйти, но я мешкаю. Глядя на парня, прикидываю, что они с моей сестрой вполне могли быть одногодками.

– Вы учились в старшей школе Фейетта? – спрашиваю я его.

Он кивает.

– Знали кого-нибудь по имени Джослин Лоуэлл?

Кэлли задерживает дыхание и заметно напрягается.

– Знакомое имя. – Парень складывает руки на груди. – Кажется, она была на несколько классов младше меня.

– А что насчет парня по имени Денни? – спрашиваю я. – Очень худой, курил, светловатые волосы?

Чем сильнее я стараюсь его описать, тем более расплывчато представляю себе его лицо: была ли у него родинка или выбитые зубы – не помню.

Парень недоуменно моргает. Кэлли тянет меня за руку.

– Все равно спасибо, – повторяет она, прежде чем потащить меня на улицу.

– Может, он знал Денни, – раздраженно говорю я, одергивая край футболки. – Не так уж это маловероятно.

– Не в этом дело. Я сейчас буквально не могу здесь находиться.

Я шагаю вслед за Кэлли обратно на парковку. Она позволяет себя догнать. Я отчетливо слышу ее прерывистое дыхание. Ее лицо стало мертвенно-бледным. Я понимаю, что с ней происходит, потому что со мной было то же самое.

– Когда у тебя начались панические атаки? – спрашиваю я ее.

Кэлли пожимает плечами.

– Кажется, когда мне было одиннадцать. Мы уже жили в новом доме, когда я внезапно заметила там окна, которых раньше не видела, а еще подвальную дверь. Наверное, я просто испугалась, потому что не знала обо всех местах, через которые можно попасть в дом, – иначе как мне тогда помешать кому-нибудь в него вломиться?

Мы отходим на тротуар и синхронно склоняем головы, проходя под низко висящей дубовой веткой по другую сторону забора.

– У меня они тоже были, – помолчав, говорю я. – Когда я пошла в новую школу, там не было туалета при классе, как в начальной школе «Игл».

Я опускаю ту часть истории, где я обмочилась и меня отправили к медсестре. После того как бабушка объяснила по телефону, что около года назад я стала свидетельницей убийства, учительница стала вести себя со мной помягче. Это должно было помочь мне, но, наоборот, только сделало меня беспомощной.

Кроме того, самого убийства Лори я не видела. Не знаю, возможно, бабушка просто решила не рассказывать историю в подробностях, а может, специально выдумала такую версию, потому что тогда мое поведение было легче понять.

– С тех пор я не хожу в бассейн, – говорит Кэлли вполголоса. – Я как-то должна была сюда пойти с Сабриной в восьмом классе, но, когда ее мама высадила нас здесь, меня охватила паника. Пришлось звонить, чтобы нас забрали.

Кэлли смотрит на меня.

– Я просто… хочу уехать отсюда. Здесь я никогда не буду чувствовать себя в безопасности. Это плохо, потому что Фейетт – единственный дом, который я знаю. Ты хотя бы теперь живешь во Флориде, подальше от всего этого.

Я киваю и пинаю кусок бетона, отколовшийся от тротуара. Кэлли наконец, спустя десять лет, открылась мне, и я не хочу все портить, хотя меня подмывает возразить, сказать, что она ошибается.

Ни одно место в мире не может быть полностью безопасным. Как бы далеко мы ни пытались убежать от этой тьмы, монстры все равно нас найдут.

***

Мы не можем придумать, как объяснить Мэгги наше стремительное возвращение из бассейна, и поэтому решаем убить время в парке неподалеку. Кэлли гуглит номер фейеттского департамента парков и отдыха и диктует его мне.

Служащий в офисе дает мне название садово-парковой компании, услугами которой городское управление пользовалось десять лет назад: «Озеленение Фейбера и сыновей». Но когда Кэлли ищет это название в Интернете, мы находим только неоплаченный срок пользования именем домена. По единственному номеру, который появился в результатах поиска, никто не отвечает.

Кэлли вешает трубку.

– Наверное, они закрыли бизнес. Как и все остальные в этом дерьмовом городе.

И не поспоришь. Скорее всего, многие думают плохо о родных местах, но Фейетт и правда дерьмовый город. Серьезно, уже при въезде в него начинает разить коровьими лепешками.

Эта местность слишком пригородная, чтобы быть сельской, слишком восточная, чтобы совсем не привлекать туристов, и слишком северная, чтобы назвать ее поселком реднеков. Фейетт просто есть – это такое место, до которого никому нет дела. Люди здесь рождаются и умирают, а если спросить о них через несколько лет, вам наверняка ответят, что их и не было на свете.

– Мы его найдем, – говорю я больше самой себе, нежели Кэлли. Мне надо найти Денни, и не просто потому, что он может знать, что на самом деле случилось тем вечером между Лори и Джос. Теперь уже вопрос не только в убийстве Лори. Отец умер, мать неизвестно где, и я не уеду из Фейетта, не разыскав сестру.

Сначала, когда я переехала к бабушке, я время от времени пыталась говорить с ней о Джос.

Например, если бабушка готовила на обед макароны с сыром, я говорила: «Раньше макароны мне готовила сестренка». Когда мы садились смотреть ситком, я вспоминала: «Сестренка любила “Друзей”». У бабушки на лице появлялся пустой, жалостливый взгляд, словно я это выдумывала, будто сестренка была плодом моей фантазии, воображаемой подругой, которую я придумала, чтобы справиться с травмой после разлуки с мамой.

Я стараюсь отмахнуться от все растущего чувства обиды на бабушку, которая никогда не проявляла желания говорить о моей семье. Она так и не виделась с Гленном Лоуэллом или Джослин, а когда в разговоре всплывала мама, в глазах бабушки появлялась усталость. Могу только сказать, что она разочаровалась в своей дочери. Бабушке было больно обсуждать, из-за чего испортились их отношения с мамой, и потому мы не разговоривали о ней вовсе.