– И все, что нам остается, – это Сейчас.

– Эй, это же цитата для нашего доклада! – восклицаю я.

– Ага! Мы можем сделать его на Луне!

– С музыкой!

– Ага!

– Клянусь, мне кажется, мы только что сообразили, как выполнить задание, мистер Астронавт!

– Хорошо. Теперь, когда дело сделано, а мы все еще на Луне, вы должны ответить мне на один глубокий и личный вопрос о вашем детстве, мистер Коллинз.

– Э-э, погодите-ка, я думал, что это я репортер…

– Фруктовый лед с каким вкусом вы больше всего любите?

– ХА!

– Не так близко к микрофону…

– Точно… Это легкий вопрос. «Бомб-Поп». А вы?

– О, безусловно, это «Пушап-Поп». Весь такой апельсиновый.

– Вкусный…

– Ага…

Мы какое-то время молчим, по-прежнему лежа лицом друг к другу.

– Мне нравится быть с вами на Луне, мистер Астронавт, – шепчу я.

– Мы можем прилетать сюда, когда захотим, Джонатан.

– Мы можем остаться здесь навсегда.

– Я бы с большим удовольствием, – тихо говорит он.

– Ты бы остался?

– Да… остался бы…

– …я тоже…

Он берет меня за руку, водит пальцем по линиям ладони. Жалящее ощущение, но я его игнорирую.

– И, может быть, когда-нибудь настанет день, когда нам не придется проделывать такой путь, чтобы оказаться в безопасности, понимаешь? Может, однажды мы сможем остаться… здесь, внизу… понимаешь?

– Может… однажды…

– Да…

– Да…

– Итак… Уэб Астронавт… вы нашли то, что искали?

– Да, Джонатан. Думаю, нашел.

Это было записано несколько часов назад. И вот я снова здесь. Один. Лежу на кровати, уставившись на светящийся лунный плакат, который больше не светится, вертя в пальцах его значок. (Он слетел, когда Уэб прыгал вниз по лестнице, собираясь уходить.) Думаю приколоть его в чулане рядом с запиской Уэба. Чтобы он был в безопасности. На какое-то время.

Перематываю снова и снова проигрываю запись, слушая его голос, слушая свой голос, слушая нас… вместе… в воображаемом мире, который реальнее, чем все, что я когда-либо чувствовал раньше…

Как может чувство быть таким плохим, если мне от него так хорошо?

Не знаю…

Закрываю глаза, по-прежнему ощущая мягкость его ладони, переплетенной с моей.

17

2 июня 1973 года, суббота

На следующее утро церковь отменяется.

Старла «слишком занята докладом и всякими делами, связанными с концом учебного года и всем остальным. Пожалуйста, не надо меня ненавидеть, ладно?». «Да как бы я смог?» — сказал я.

В любом случае вчерашний вечер занимает все мои мысли, поэтому сажусь на Стингреймобиль – второе после церкви удовольствие в Крев-Кёр субботним утром – и позволяю ветру выдувать из меня мысленити. Проношусь по кварталам, петляю между мальчишками, играющими в бейсбол на улице. Запах свежескошенной травы дразнит ноздри. Исчезаю в лучах солнца, и никто меня не видит.

Жму, жму, жму на педали, пытаясь управлять бесконечными мыслями о том, как мы с Уэбом были на Луне. Да, это было на самом деле. Да, это случилось. И да, это ужасно нехорошо. Тебе следовало бы быть умнее, Коллинз. Мы можем только дружить. Друзья держатся за руки. Это нормально. Посмотри на Старлу. Ты все время держишь ее за руки, и это нормально… но… то, как он держал тебя за руку, было совсем по-другому. Осторожно. Даже бережно. Я не… нет. Тебе нельзя. Ты не должен…

Стингреймобиль останавливается. Я снова на озере.

Смех несется над водой. Делаю козырек из собственных ладоней. Папа в трейлерной деревне. Пухлый маленький мальчик пищит у его ног, подпрыгивая на месте. Папа целует его в макушку, потом сажает на плечи и бегает кругами, уворачиваясь от развешанной на веревке стираной одежды, галопируя, как конь. Хизер смотрит на это и смеется.

Еду по пляжу, останавливаясь у плачущего утеса, прищуриваюсь, пытаясь разглядеть опушку. Его там нет.

Возвращаюсь на берег, запихиваю в рюкзак смятые банки, бутылки и прочий мусор. Вспоминаю, как Старла брала меня с собой в центр города на первый протестный День Земли пару лет назад и мы вопили под Аркой: «Если ты – не часть решения, ты – частица загрязнения!» Боже, я буду по ней скучать…

Езжу по берегу туда-сюда.

Песок, камешки и мысленити взметаются в воздух вокруг меня, кусая ноги, жаля бедра.

Туда-сюда.

Я жду, что он вот-вот появится ниоткуда, как в прошлый раз, и мы сможем поговорить об индейских принцессах, о звездных людях Карла Сагана, о раскрытых тайнах…

И тут это происходит. Я его вижу. Едва не окликаю по имени, но успеваю одернуть себя и быстро прячусь за камень. Он сбегает по лестнице от одной из лачуг на сваях, тех самых, что маячили у меня за спиной, когда мы впервые встретились на пляже.

– Сейчас вернусь! – кричит он то ли кому-то конкретному, то ли никому. Волосы бьются и трепещут за спиной, точно море вороновых перьев, и он летит, летит, летит к дубовой роще, исчезая в густых тенях под пологом крон. И вот его нет.

О!

Так вот где он живет.

Мне следовало уйти. Мне нужно уйти. Пока он не вернулся, пока не увидел меня.

Вскакиваю на Стингреймобиль и пытаюсь вращать педали, но проезжаю всего пару метров. Мой железный конь не желает двигаться с места. Я в ловушке. Сердце пытается избавиться от соединительных клапанов.

Опускаю взгляд. Ну конечно. ТО САМОЕ место. Как я мог не узнать его в прошлый раз, когда мы были здесь? Где в день школьного бала пылал адский костер, теперь превратившийся в высохшее пятно почерневшего пепла, раскиданных серых палок и осколков битого стекла. Единственное доказательство того, что я это не придумал.

То самое место.

Где случилось ЭТО.

Четыре года назад. Ненавистное лето шестьдесят девятого. Лето моего первого поцелуя. Точно здесь. Момент, которому полагалось навеки затеряться во времени, момент, который мне полагалось забыть. Точно здесь.

На Луне лишь месяц как отпечатался след Нила Армстронга. Мы смотрели в небо и говорили об этом, шептались друг с другом, наши руки пересекались за нашими спинами, наши пальцы были в карманах друг у друга. И мы повернулись, наклонились, губы столкнулись, впервые высекая в каждом нерве моего тела искры жизни. А потом…

Мои глаза распахиваются.

Шорох среди деревьев позади лачуги.

– Кто здесь? – кричу я. Никто не отзывается. – Уэб? – Снова шорох, потом какая-то фигура исчезает в сумраке леса.