Босх заметил, что лицо Белка слегка побледнело. Юрист посмотрел на судью, потом на свои записи, потом снова на судью. У Босха сжалось сердце. Белк нарушил важнейшее правило, то самое, которое вчера переступила Чандлер. Он задал вопрос, на который заранее не знал ответа.

Не нужно было быть юристом, чтобы понять, что раз именно Белк привлек внимание к видеозаписи, то теперь Чандлер имела полное право ее исследовать, приобщив к делу в качестве вещественного доказательства. Это была хитрая западня. Поскольку о новой улике ничего не говорилось в письменных показаниях Вечорека, Чандлер должна была заранее проинформировать Белка, что она собирается подвергнуть ее исследованию. Вместо этого она искусно заманила Белка в ловушку и заставила самого ее обнаружить. Теперь он оказался совершенно беззащитным, поскольку услышал о новом обстоятельстве одновременно с присяжными.

– У меня все, – сказал Белк и с поникшей головой вернулся на свое место. Немедленно взяв со стола свод законов, он принялся лихорадочно его листать.

Тем временем Чандлер вернулась к кафедре для повторного допроса свидетеля.

– Мистер Вечорек, у вас все еще хранится та запись, о которой вы говорили мистеру Белку?

– Конечно, я взял ее с собой.

Чандлер тут же подала ходатайство о том, чтобы видеозапись показали присяжным. Судья Кейес посмотрел на Белка, который медленно поплелся к кафедре.

– Ваша честь, – с трудом выдавил он, – защита просит десятиминутный перерыв для того, чтобы изучить прецеденты.

Судья посмотрел на часы.

– Вам не кажется, мистер Белк, что это несколько рано? Мы ведь только начали.

– Ваша честь, – сказала Чандлер, – истец не имеет возражений. Мне нужно время, чтобы установить оборудование для просмотра.

– Прекрасно, – сказал судья. – Десять минут для адвоката. У присяжных есть пятнадцатиминутный перерыв, после чего они должны вернуться в зал заседаний.

Встав, Белк продолжал листать тяжелый свод законов. А когда настало время садиться, Босх придвинул свой стул поближе.

– Не сейчас, – сказал Белк. – У меня всего десять минут.

– Вы прокололись.

– Нет, это мы прокололись. Не забывайте, что мы одна команда.

Оставив своего товарища по команде, Босх вышел покурить. Когда он подошел к статуе, Чандлер уже была там. Он все равно закурил, хотя и не стал подходить к ней близко. Взглянув на него, Чандлер самодовольно ухмыльнулась, и тогда Босх заговорил:

– Вы его обманули, не так ли?

– Обманула, заставив выдать правду.

– Разве?

– Конечно! – Она загасила в песке наполовину выкуренную сигарету. – Мне пора возвращаться, чтобы установить оборудование.

Она снова усмехнулась. Босх не мог понять, то ли она настолько хороша, то ли Белк настолько плох.

Пытаясь не допустить показа пленки, Белк потратил полчаса. Поскольку она не была упомянута в письменных показаниях, говорил он, это новая улика, которую истец не вправе так поздно предъявлять. Судья Кейес отверг его требование, указав на то, что все знают, что именно Белк вытащил ее на свет.

Когда присяжные вновь заняли свои места, Чандлер задала Вечореку несколько вопросов относительно пленки и ее местонахождения в последние четыре года. После того как судья Кейес отклонил очередное возражение Белка, Чандлер поставила перед присяжными видеодвойку и вставила кассету, которую Вечорек взял у своего друга, сидевшего среди публики. Чтобы не загораживать обзор остальным, Босху и Белку пришлось встать и перейти на места для публики.

Пока они совершали этот маневр, Гарри заметил на задней скамье Бреммера из «Таймс», который слегка ему кивнул. «Интересно, он здесь как репортер или в качестве свидетеля?» – подумал Босх.

Запись оказалась длинной и скучной, хотя и не была непрерывной. Во время вечеринки съемка то прекращалась, то начиналась вновь, но в нижнем правом углу неизменно высвечивались время и дата. Если они были верными, то Черч действительно имел алиби на момент последнего из приписываемых ему убийств.

У Босха эта запись вызывала чувство потрясения. Он видел перед собой Черча без парика, с головой, лысой как у младенца, который пил пиво и смеялся вместе со своими друзьями. Человек, которого он убил, произносил тосты в честь свадьбы своего друга и выглядел как настоящий средний американец, к числу которых сам Босх никогда не относился.

Запись длилась девяносто минут, и ее кульминацией стало выступление стриптизерши: она пела для будущего жениха, бросая ему на голову нижнее белье, которое последовательно с себя снимала. Черч, казалось, был этим весьма смущен и смотрел не столько на женщину, сколько на самого жениха.

Оторвав глаза от экрана, Босх взглянул на присяжных и понял, что эта запись разрушила всю его линию защиты. Он поспешно отвернулся.

Когда пленка закончилась, Чандлер задала Вечореку еще несколько вопросов. Эти вопросы должен был бы задать Белк, но она его опередила:

– Каким образом на пленке фиксируются время и дата?

– Ну, они устанавливаются при покупке, а потом батарейка все делает сама. За все время мне ни разу не приходилось это настраивать.

– Но при желании вы можете установить любое время и дату, я права?

– Думаю, да.

– Тогда допустим, если вы хотите, чтобы ваш друг смог использовать эту запись для доказательства своего алиби, вы можете переставить дату назад, скажем, на год, и затем провести съемку?

– Конечно.

– А можно ли проставить дату на уже отснятую пленку?

– Нет. На уже отснятое видео дату проставить нельзя. Это невозможно.

– Итак, в данном случае как бы вы могли это сделать? Как бы вы могли обеспечить Норману Черчу фальшивое алиби?

Белк стал возражать на том основании, что ответ Вечорека был бы чисто умозрительным, но судья Кейес отверг его возражение, заявив, что свидетель имеет опыт обращения со своей видеокамерой.

– Ну, теперь, когда Норман мертв, сделать уже ничего нельзя.

– Значит, вы утверждаете, что для изготовления фальшивой записи вы должны были бы вступить с мистером Черчем в сговор еще до того, как он был убит мистером Босхом?

– Да. Мы должны были заранее знать, что ему нужна эта запись, он должен был сказать мне, какую дату поставить, и так далее, и тому подобное. Все это абсолютно надумано, тем более что вы можете взять газеты за тот год и найти там объявление, что мой друг женится тридцатого сентября. Это покажет вам, что холостяцкая вечеринка должна была состояться двадцать восьмого или где-то в этих числах. Это не подделка.

Судья Кейес согласился с возражением Белка относительно последней фразы, как не соответствующей заданному вопросу, и велел присяжным им пренебречь. Но Босх понимал, что в этом нет необходимости. Все они и так знали, что это не подделка. Он тоже это знал. Сейчас он чувствовал слабость и тошноту. Что-то пошло не так, как надо, и он не понимал, что именно. Ему хотелось встать и выйти из зала, но он знал, что это будет таким откровенным признанием вины, что стены суда содрогнутся, словно от землетрясения.