— Ни на море, ни на берегу из-за предвзятости какого-то чиновника моя преданность королю и Англии не может быть поколеблена! — заявил Нельсон, едва переступив кабинет своего бывшего командующего.

Однако Худ сразу же дал понять, что в сложившейся ситуации Нельсон вряд ли может рассчитывать на капитанское место. Отставных капитанов было слишком много, а открывающихся вакансий слишком мало.

— Если господам лордам будет угодно назначить меня хоть на самое утлое суденышко, я буду чувствовать себя бесконечно признательным до конца жизни! — покаянно склонил голову Нельсон.

Это была уже мольба, и Худ не мог не понять этого.

— Все обстоит намного сложнее, чем вы себе представляете, мой милый Горацио, — сказал лорд после продолжительной паузы. — А потому я буду с вами предельно откровенен. Дело в том, что у короля в последнее время сложилось крайне неблагоприятное впечатление о вас.

— ?!!

— Все дело в ваших действиях по Навигационному акту. Кто-то из ваших многочисленных недоброжелателей в самом невыгодном свете представил вас в связи с этим вопросом королю. А убедить его величество в обратном, к сожалению, чрезвычайно трудно!

Это известие стало для неискушенного в интригах Нельсона настоящим ударом. Он и предположить не мог, какую вражду вызвал к себе своей образцовой службой на Подветренных островах, лишив множество людей больших денег. А потому адмиралтейские чиновники твердо решили навсегда избавиться от не в меру инициативного правдолюбца. И поколебать их в этом решении уже не могло ничто.

Впрочем, была и еще одна причина, о которой лорд Худ деликатно умолчал, и Нельсон узнал о ней значительно позднее. Для короля имя Нельсона было неразрывно связано с его младшим сыном, а потому недостойное поведение принца Уильяма в Квебеке вызвало у него ничем не оправданную неприязнь к его бывшему капитану-наставнику. Затем Уильям и его старший брат Георг и вовсе рассорились с отцом, и всякое напоминание о Нельсоне было королю уже просто неприятно.

На Худа Нельсон очень обиделся и решил более к нему никогда не обращаться.

С поникшей головой Нельсон вернулся в свою деревню, и его жизнь потекла, как и раньше: скучная и серая, никчемная и безвестная. Где-то совершались подвиги, где-то делались стремительные карьеры, шли бои и одерживались победы, а для него по-прежнему самым важным событием года оставалась выгодная продажа урожая.

В конце 1792 года пришло письмо от принца Уильяма, в котором тот осторожно интересовался, как на сегодняшний момент складываются отношения у Нельсона с Худом. Скрывать что-либо деревенскому затворнику не имело смысла, и он написал своему бывшему подчиненному все как есть: «Могу ответить сразу и правдиво: долгое время мы не общались совсем. Наша личная переписка прекратилась из-за различия во взглядах. Однако, принимая во внимание наши прежние близкие отношения, каждый раз, приезжая в Лондон, я оставлял визитную карточку в передней Его Светлости. Я никоим образом не могу назвать лорда Худа моим другом, однако не давал ему повода быть моим врагом — это я сознаю с удовлетворением».

В ответ Уильям сообщил, что восстановил отношения со своим отцом и что та тень, которую он невольно бросил на Нельсона, уже рассеялась, что в Адмиралтействе несколько позабылась служба Нельсона на Подветренных островах, что принято решение сильно увеличить военный флот и в этой связи Нельсону было бы полезно еще раз обратиться с письмом к лорду Худу.

Выбора у Нельсона не было, и он пишет просительное письмо своему бывшему начальнику в робкой надежде, что тот все же рассмотрит его кандидатуру. Он буквально молит о помощи: «Мое желание поступить на службу так велико, что я отнимаю время у Вашей Светлости на чтение этого письма. Я сознаю, что у вас нет особых причин рекомендовать меня, а у меня не было особых поводов, чтобы отличиться».

Но и это письмо лорд Худ оставил без ответа.

В отчаянии Нельсон пишет в Адмиралтейство письмо, в котором умоляет дать ему хоть какое-нибудь, пусть самое маленькое и старое вспомогательное судно. Ответ был вежливо-холоден: «…Сэр! Я получил ваше письмо от 5-го числа сего месяца, в котором вы выражаете свою готовность служить во флоте, и зачитал его лордам-комиссарам Адмиралтейства…» И всё…

В начале 1792 года премьер-министр Англии Уильям Питт Младший выступая перед палатой общин, заявил:

— Еще никогда не было такого времени, когда, оценивая сложившееся положение дел в Европе, мы могли бы с большим основанием, чем сегодня, ожидать мира в течение ближайших пятнадцати лет!

А вскоре кабинет министров принял решение о новом сокращении численного состава военно-морского флота еще на пятнадцать тысяч человек.

Это значило, что с Нельсоном как моряком покончено навсегда. Так бы, вероятно, все и случилось, и мы бы никогда не узнали его имени, если бы не события в революционной Франции.

* * *

С самого начала революции во Франции ее островная соседка с тревогой следила за развитием событий, предвидя самые неприятные последствия для своего могущества и влияния.

Первая дрожь охватила британские политические круги, когда в ноябре 1792 года Национальный конвент Франции принял декрет об освобождении всех народов от монархии. Это был уже экспорт революции. За словами последовало и дело. Уже в октября 1792 года французская средиземноморская эскадра контр-адмирала Трюге подошла к Лигурийскому городу Донейлу, чтобы установить там новую власть. Лигурийцы встретили якобинцев выстрелами. В ответ был высажен десант, который за день разграбил и сжег приморский городок. Затем настала очередь и Неаполя, подойдя к которому, отряд капитана ля Туш-Тревиля потребовал извинений от короля Фердинанда за оскорбление символов французской революции. В случае отказа была обещана немедленная бомбардировка. Король Фердинанд был из Бурбонов, а потому хорошо понимал, что рассчитывать на снисхождение якобинцев, уже отрубивших голову его кузену Людовику, не приходится. Фердинанд извинения сразу же принес, не сделав при этом даже попытки использовать свой флот. В Париже обрадовались: «Короли боятся одного нашего появления!»

После Неаполя настала очередь Сардинии. Туда были высажены марсельские волонтеры. Однако здесь вышла досадная осечка. Свободолюбивые волонтеры, столкнувшись с первыми трудностями войны, сразу же отказались подчиняться своим командирам, избрали себе новых и потребовали возвращения во Францию.

В январе 1793 года в Париже под ликование толпы казнили короля Людовика XVI. Самого либерального за всю историю Франции короля публично гильотинировали на площади Пляс-де-Революсьон. День спустя трибун революции Дантон, выступая в Конвенте, провозгласил: «Давайте бросим к ногам всех королей голову нашего короля как вызов на бой!»

Конвент приветствовал этот призыв несмолкаемой овацией: «Смерть королям! Смерть тиранам всех стран!»

Конвенту вторил генерал Гош: «Наши единственные враги — англичане!»

Спустя несколько дней была казнена королева Мария Антуанетта, а затем изобретение доктора Гильона начало работать безостановочно, ведь аристократов во Франции хватало.