в олочах, в шапочке с накомарником, откинутым на затылок, с рюкзаком за спиной и с карабином в руках – быстро шла Инга.

К лодке она подошла вместе с Дункаем.

– А вы куда собрались? – спросил ее Коньков с нарочитым удивлением.

Инга сперва прошла в лодку, сняла рюкзак и только потом ответила:

– С вами еду.

– Но мы еще к Зуеву завернем, – сказал Коньков.

– Знаю.

Коньков подмигнул Дункаю и с наигранным недоумением в голосе продолжал спрашивать Ингу:

– Как же вы так? Без приглашения? Без разрешения?

Инга ответила угрюмо и с вызовом:

– Приглашать вы меня все равно будете. На допросы! Вот я и решила пойти вам навстречу. И тигр меня интересует – не часто в наших краях людоеды появляются. И стрелять умею. По всем статьям подхожу.

Она уселась поудобнее в самом носу бата, за ней прошел и уселся Дункай.

– Ну что ж, – сказал Коньков Кончуге. – Поехали!

Кончуга крикнул на собак:

– Га!

Они тотчас прыгнули в лодку, и Кончуга стал шестом отталкивать бат от берега.

17

К Бурунге они подошли часа через три. Солнце еще светило мощно, хотя от воды тянуло острой свежестью – предвестником вечерней прохлады. Оставив Дункая в лодке с вещами и собаками, взяв с собой только карабины и патроны, они втроем пошли на заимку Зуева.

Хозяин с хозяйкой встретили их возле забора, у калитки. Настя была в толстой пуховой кофте и в цветном платке – с красными бутонами по черному фону. Зуев стоял в сером пиджачке и в голубой рубахе нараспашку. Всем своим праздничным видом они как бы подчеркивали, что рады гостям.

Но рассмотрев наконец своими близорукими глазами гостей, узнав Ингу, Настя побледнела; как с перепуга, невнятно сказала всем «здрасьте» и, диковато озираясь, стада потихоньку отступать к дому. Зато Зуев пошел навстречу гостям, улыбаясь во все лицо, широко распахнув руки, словно обниматься хотел. Это его показное радушие удивило Конькова, и он подумал, что смена настроения у Зуева, должно быть, неспроста.

– Проходите, гости дорогие, проходите в избу! – говорил Зуев. – Мы уж прямо заждались. И стол давно накрыт. Все остыло.

Возле порога стояла Настя, теперь уже спокойная, и степенно, с легким поклоном, приглашала гостей в дом. Но Коньков заметил, что смотрела она как-то вкось и в глазах ее все еще таился тот первоначальный испуг.

Инга на одно мгновение задержала на ней свой быстрый рысий взгляд, и ноздри ее крошечного носа дрогнули и округлились. «Ну, быть потехе», – подумал Коньков, наблюдая с крыльца за обеими соперницами.

Посреди горницы Зуевых был накрыт стол: белая скатерть, красные помидоры, грибки маринованные, яйца и огромная жаровня с медвежатиной, дышащая еще парком. А по концам стола стояли две бутылки водки, два графина с медовухой и бутылка красного вина в центре.

– Да вы как к свадьбе приготовились, – сказал с усмешкой Коньков. – Только вот кого женить будем?

– А может, поминки собрали? Все-таки человек был вроде бы не чужой, – съязвила Инга, поглядывая на хозяйку.

– Нет, мы без особой цели, – покраснела Настя, пряча глаза. – Садитесь! Дорога дальняя, на воде. Озябли, наверно.

– За сколько часов доберемся до Улахе? – спросил Коньков Зуева, присаживаясь к столу.

– Часа за два, за три. К ночи доедем.

– А вы сами не видали этого тигра? Живым не возьмем его? – спросил опять Коньков Зуева.

– Самому не приходилось. Но Калганов говорил, что старый. Так что этого живым не возьмешь, – усмехнулся Зуев.

Сели за стол. Зуев налил вина и водки в рюмки и поднял свою.

– За удачную охоту! – сказал он.

– И за счастье в этом доме, то есть за любовь, – добавила Инга, не притрагиваясь к своей рюмке.

У Насти дрогнула рука, плеснулось красное вино на белую скатерть.

– Как кровь на белье, – сказала Инга, глядя гневно на Настю. – Не похоже?

Настя зарделась, как бутон на ее черном платке, и поставила рюмку.

– Прошу выражаться культурнее, – Зуев смерил сердитым взглядом Ингу, и верхняя губа его с рыжими усиками гневно дернулась. – Все ж таки мы за обеденным столом сидим, а не в перевязочной.

Инга только фыркнула и ответила не ему, а Насте, не сводя с нее упорного взгляда:

– Кто сидит, а кто и лежит.

– Я не понимаю, что вы имеете в виду? – сказала Настя и обернулась к ней, все лицо ее выражало теперь не смущение, а глубокую печаль.

– Ах, вы не понимаете? – нервно усмехнулась Инга. – Я тоже не понимаю, как можно пировать после того, что произошло в трех шагах отсюда?

Настя только горестно вздохнула и снова уставилась в белую скатерть прямо перед собой.

А Зуев сказал:

– Наш стол здесь ни при чем.

– Конечно! – подхватила Инга. – И жена ваша ни при чем.

– К чему весь этот разговор? Мы собрались выпить. Или нельзя? – обратился он с усмешкой к Конькову.

Тот пожал плечами и вынул пачку папирос, стал закуривать.

– Кому нельзя, а мне можно, – сказал Кончуга. – Я озябла. За рулем сидел! – Взял свою рюмку и выпил.

Его поддержал Зуев:

– Молодец, Кончуга! В самом деле, развели канитель. На здоровье! – Он тоже выпил и стал закусывать. – Мертвый, как говорится, в гробе спит, а живой пользуйся жизнью. Веселись то есть. А ему теперь постом не поможешь.

– Зато он любил помогать кое-кому… при жизни, – сказала Инга, обернувшись к Зуеву. – Вы не слыхали?

Зуев поперхнулся:

– Кх-хэ! Кх-ха-а! Кыххх! – Он закрылся рукой и вышел из-за стола. – Я си-ичас… – просипел он и выбежал за дверь.

– Это недостойно! Вы не имеете права! – гневно сказала Настя.

– Значит, я не имею права? А вы какое имели право встречаться с Калгановым? – крикнула Инга. – Теперь невинность изображаете? Но кто его сюда завлек? Вы! И погиб он здесь из-за вас!

– Я… я не виновата… ни в чем! – Настя закусила губу и всхлипнула. – Это ложь!

– Ложь! – У Инги тоже зарделись скулы и недобро заблестели и сузились янтарные глаза. – Тогда я прямо скажу: вы были в ту ночь в лагере у Калганова!

Настя открыла рот и подняла руку, словно заслоняясь от удара.

– И не смейте возражать! – кричала Инга. – Я точно это знаю. И следы возле него были ваши. И кеды ваши. Я могу это доказать.

Настя закрыла лицо руками, зарыдала и быстро вышла из горницы в бревенчатый пристрой, отгороженный толстой стеной.

– Чего так шуми? Выпей немножко – сразу спокойнее будешь, – сказал Кончуга племяннице.

– Я в этом доме кружки воды не выпью!

Инга вышла в сени, хлопнув дверью.

– А я, понимаешь,