— Утро будет утром, — философски заметил рыцарь. — А сейчас ночь… стоит ли забегать вперед? Присаживайся.

Он кивнул ей в сторону расстеленного на земле одеяла и протянул прутик с насаженным на него солидным куском свиной колбасы. По тому, с каким энтузиазмом она принялась за еду, Легран сделал вывод, что девчонка и впрямь голодна.

И еще один вывод напрашивался сам собой. Но подтверждение ему темплар намерен был получить позднее.

Он молча ждал, пока она утолит первый голод, после чего процесс поддержания жизни уступит процессу получения удовольствия от еды. И лишь время от времени подбрасывал в огонь новые и новые ветки, заставляя рои быстро гаснущих искр подниматься в воздух.

— Ну почему ты молчишь? — Как он и предполагал, Синтия не выдержала первой. — Злишься на меня, да?

— Отчего ж… давай поговорим, — не стал спорить Легран. — С чего начнем? С того, что ты не послушалась моей просьбы…

— С твоего несправедливого, неблагородного, непорядочного, не… в общем, дурного приказа, — перебила его девушка.

— Угу… его самого. Не послушалась и, вместо того чтобы искать укрытия где-нибудь в лесу, сунула нос в самое людное место, какое только нашла.

— Никто меня не… так ты узнал? — В голосе послышалась растерянность.

Рассчитывая поговорить с юной вампирочкой серьезно, Шенк менее всего собирался кривить душой, хотя бы даже и в чисто воспитательных целях. Тем более что Синтия, похоже, и впрямь расстроилась, видать, считала свою выдумку исключительно удачной. Ох, малышка, знала бы ты, сколь заезженная это метода — укрываться под монашеским балахоном. Если бы в Телиншире искали тебя — этот балахон привлек бы внимание в первую же очередь. Другое дело, что иным способом замаскировать свою внешность вампиру сложно, и там, во время бегства из Пенрита, особого выбора у них не было. Но об этом можно будет поговорить и потом. .

— Не узнал, — честно признался он. — Просто догадался, потом… Очень уж вовремя вырезали шайку, аккурат за пару часов до нашего прихода. Кто еще мог подслушать мой разговор с этим напыщенным индюком смотрителем…

— Кто угодно! — запальчиво возразила девушка.

— Да, разумеется. И этот «кто угодно» тут же бросился в лес и легко нашел бандитов. Не смеши меня, Синтия… а вот тебе и впрямь сделать это было несложно. Отрастить крылья да полетать немного над лесом — огонек костра заметить можно издалека. Тогда я и вспомнил про человека в монашеском балахоне.

— А здорово я придумала украсть одежду у какого-то странника… нет, ты не сердись, у него запасная была, и потом, я ему монетку положила, чтобы он не обижался. А тот, что ты мне купил, я сохранила…

Шенк представил себе степенного пожилого служителя, завершившего омовение и, к ужасу своему, не обнаружившего на ветках своего одеяния. Представил, как тот, в одном исподнем, роется в дорожном мешке в поисках другой одежды. Улыбнулся — картина получалась забавная, хотя и грешно смеяться над человеком, попавшим в беду, пусть и столь незначительную. Но куда более забавлял вампир, подбрасывающий служителю монету в качестве компенсации за похищенную одежу. Будь Синтия человеком, ей достаточно было просто попросить — вряд ли кто из орденских братьев отказал бы ей в помощи. Но она человеком не была… Может, служитель и не кинулся бы на нее с ножом, но вот перепугаться до потери сознания мог.

— Как ты думаешь, Легран, когда он нашел монетку, он простил меня?

Шенк мрачно смотрел прямо ей в глаза и молчал — пока она не поникла и не отвернулась.

— Мне кажется, — тихо сказал он, — что кто-то здесь пытается заговаривать мне зубы. Этот несчастный, которого ты, можно сказать, почти ограбила, сейчас волнует меня менее всего. Лучше расскажи, зачем ты убила их?

— Ты так уверен, что это была я? — столь же тихо спросила она, избегая встречаться с ним взглядом.

Темплар лишь пожал плечами, объяснения были не очень-то и нужны. Кто, кроме вампира, способен уложить наповал десяток вполне здоровых, тертых жизнью мужиков, умеющих худо-бедно обращаться с оружием и привыкших спокойно смотреть на цвет крови, как своей, так и чужой?!

— Ты собирался идти к ним, — вдруг сказала она. — Они могли убить тебя.

Несколько долгих мгновений он даже не знал, что ответить на это заявление. Потом в памяти всплыло то немногое, что он когда-то читал о вампирах. В библиотеке Цитадели сведений о них нашлось до обидного мало, и это было по меньшей мере странно, если вампиры, по словам самой Сиксты, суть порождение Тьмы, о них следовало бы собрать как можно больше информации. Врага надо знать — в этом залог победы.

Но и то, что ему удалось прочесть, включало в себя весьма интересные факты… вернее, по большей части гипотезы.

— Скажи, — он изо всех сил старался правильно сформулировать вопрос, чтобы получить однозначный ответ, — твой бывший… хозяин говорил тебе, какая судьба тебя ожидала?

Синтия задумалась, затем ответила несколько неуверенно.

— Я слышала, как он говорил, что если меня не… купят, — слово далось ей с видимым трудом, — то он…

Девушка всхлипнула — раз, другой… а затем вдруг закрыла лицо руками и заревела, как обычный, маленький, до смерти напуганный ребенок. Ее узкие, хрупкие плечи вздрагивали в такт рыданиям. Странно было видеть этот плач. Шенк не мог отделаться от ощущения, что участвует в каком-то спектакле, одном из тех, что странствующие артисты часто ставили в больших городах… а иногда и в маленьких деревушках, если у жителей было чем заплатить — хотя бы и едой да крышей над головой. Плачущая девушка, миниатюрная, изящная… как будто бы не она совсем недавно хладнокровно отправила в Бездну Тьмы десятерых людей… пусть и подонков, но все-таки людей. И все же он чувствовал, что Синтия вполне искренна.

— Он говорил, что тогда будет… потеха… костер… меня должны были сжечь. Понимаешь, Шенк? Они хотели сжечь меня, чтобы люди посмотрели, как умирает вампир. Я знала, я знала, что так и будет. Никто не заплатит за вампирку таких денег…

Шенк закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул, стараясь успокоиться и унять дрожь в пальцах. Как глупо все получилось… хотя он и не раскаивался в содеянном, не раскаивался ни на мгновение — но и последствий своего поступка не предвидел. А если бы и предвидел, поступил бы иначе? Вряд ли.

У вампиров был свой, довольно своеобразный кодекс чести Вампир, даже умирающий от Голода — не от обычного голода, что свойствен и человеку, а от своего, только им испытываемого Голода, иначе называемого жаждой крови, — так вот, даже умирая, вампир не нападет на ребенка, за исключением разве что случая, когда он хочет или вынужден обратить его, сделать вампиром. Были и другие принципы, не нарушавшиеся никогда или нарушавшиеся крайне редко.

Одним из них и был принцип служения. Вампир, которому спасли жизнь, считал себя обязанным спасителю. Считал, что его жизнь теперь — в служении… Конечно, так происходило не всегда, но если уж несчастный, обреченный умереть и неожиданно получивший шанс на спасение, давал себе слово… Самое искреннее обещание — это то, которое даешь самому себе.