– Я предвидела подобную реакцию, – вздохнула Елизавета и перехватила свою кожаную папку на манер щита, но со стула не встала, – и не ждала ни понимания, ни тем более благодарности. Вы просто подумайте о моих словах, когда ваш адвокат, ознакомившись с делом, посоветует то же самое.

– Не волнуйтесь, мы найдём хорошего адвоката, а не того, который пляшет под вашу дудку! – воскликнул Руслан. – Нет, я, конечно, знал, какой бардак творится в вашем ведомстве, но чтобы так цинично изображать заботу о нас, чтобы невинный человек себя оговорил… Тридцать седьмой год прямо какой-то.

Руслан хотел указать Елизавете Алексеевне на дверь, но сидя это делать было неловко, а встать он пока не мог.

– Я вас больше не задерживаю, – процедил он и раскрыл первую попавшуюся историю болезни.

Елизавета Алексеевна поднялась, сдержанно кивнув ему, взялась за ручку двери и вдруг остановилась. Руслан молча наблюдал, как она колеблется: приоткрыла дверь, но потом глубоко вздохнула, закрыла обратно и быстро подошла к его письменному столу.

– Стало быть, у вас всегда всё правильно? – спросила она резко и бросила свою папку на столешницу. – К вам поступает больной, и вы говорите: о, он из такой хорошей семьи, он никак не может умереть от рака? Или: он так молод, поэтому не имеет права погибнуть от травм, несовместимых с жизнью? Для вас больной – это прежде всего клинический случай, и вы не смотрите, какой он человек и кто родители, вы просто делаете всё для его спасения…

– Иногда и не всё, – буркнул Руслан.

– Вот именно. А когда он погибает, вы говорите: что ж, судьба такая, и забываете о нём, а не воздеваете руки к небу, вопя о несправедливости мира. Думаете, мой жених хотел умереть от рака желудка в двадцать два года? Или я хотела в восемнадцать лет остаться одна? Да я лучше бы отмотала срок, если бы могла выбирать, – Елизавета Алексеевна горько вздохнула, – но судьба не спросила, чего мы хотим или не хотим. Мы с вами по долгу службы оба каждый день сталкиваемся с неблагосклонностью судьбы и лучше других знаем, как она несправедлива. Может быть, ваш брат невиновен. Но обстоятельства сложились так, что ему предстоит нести ответственность за это преступление. Такая у него судьба, понимаете?

Руслан покачал головой:

– Судьба судьбой, а свою работу надо делать.

– Согласна. Но в данном случае, поверьте, мне совершенно не нужно признание Максимилиана Максимилиановича, чтобы направить дело в суд. Улик и так навалом. – Заметив, что Руслан больше не злится, а внимательно на неё смотрит, Елизавета уселась на стул и по-школьному сложила руки на коленях. – Давайте отбросим философский аспект и перейдём к реалиям. Вашему брату не посчастливилось стать обвиняемым в убийстве. То ли он оказался не в то время не в том месте, то ли действительно совершил то, в чём его обвиняют, я не знаю…

– Мой брат честный человек, и если говорит, что не убивал, значит, так оно и было!

– Вы меня простите, Руслан Романович, но я следователь со стажем и могу отличить, когда человек говорит правду, а когда лжёт. Так вот, когда разговор заходит о моменте обнаружения трупа, тут Максимилиан Максимилианович лжёт, а точнее говоря, врёт, как сивый мерин, и от того, что он честный человек, это обстоятельство особенно заметно! Что он скрывает? Что убил Пушкаренко – или кого-то выгораживает? Например, вас?

От неожиданности Руслан едва не подскочил, и, увидев его реакцию, Елизавета усмехнулась.

– Вполне реальный, кстати, вариант, – сказала она спокойно. – Будучи не уверен в своих силах, Голлербах взял вас с собой и предложил подождать на улице. Так сказать, побыть в резерве, а при необходимости ринуться в атаку наподобие конницы Мюрата. Вы мирно стояли на улице, и тут появился Пушкаренко. Может быть, он что-то вам сказал, или бросился на вас, разгорячённый дракой с вашим братом, или вы сами решили ему наподдать для закрепления материала – так или иначе Голлербах застал вас на месте преступления, дал скрыться, а сам приступил к реанимационным мероприятиям.

Руслан фыркнул:

– Если бы я бежал с места преступления, то уж как-нибудь догадался бы захватить с собой своего придурка-брата. Знаете, меня прямо зло берёт, когда я думаю, не будь Макс таким щепетильным, вы бы сейчас ходили с бледным видом и понятия не имели, где искать убийцу!

Елизавета кисло улыбнулась, а Руслан всё же встал и включил чайник. Он не мог объяснить себе, почему чувствует к этой женщине-следователю доверие и симпатию, хотя она собирается отправить его брата за решётку.

Не дожидаясь угощения, Елизавета Алексеевна встала:

– Надеюсь, – сказала она официальным тоном, – мы с вами достигли взаимопонимания. Я добросовестно расследую это дело, принимая во внимание все обстоятельства. Кстати, Руслан Романович, когда вам в следующий раз захочется вспомнить тридцать седьмой год, подумайте о том, что по новому законодательству я должна искать доказательства вины, а бремя доказывания невиновности ложится на подзащитного и его адвоката. Это называется принцип состязательности. Я хочу, чтобы ваш брат вышел из этой истории с наименьшими потерями, поэтому убедите его рассказать мне, как всё было, хотя бы без протокола. Просто чтобы он поговорил со мной так, как сейчас мы с вами разговариваем. Если я буду знать правду, мне станет гораздо легче ему помочь.

– Всё-таки чаю? – спросил Руслан несмело.

Елизавета Алексеевна с улыбкой покачала головой и ушла, оставив Волчеткина размышлять в одиночестве. Он заварил себе крепчайший кофе, бросил ломтик лимона и подавил ложкой, чтобы тот отдал побольше кислоты.

От улыбки строгое лицо следовательницы совершенно преображалось, становилось домашним и мягким, и вся её фигура излучала ауру уюта, распространению которой не препятствовал даже мундир. И ведь нельзя сказать, что он сидит на ней великолепно или что-то там подчёркивает особенно удачно, ничего подобного. Стоит колом, как вся форменная одежда, и мужскому глазу не на чем остановиться…

Возвращаясь за письменный стол, Руслан уловил лёгкую тень аромата её духов и с удовольствием вдохнул поглубже. Елизавета Алексеевна ушла, оставив по себе радостное и одновременно немного томительное чувство – то ли мимолётной влюблённости, то ли просто приятного сознания, что на свете живут такие милые женщины.

Её легко можно представить матерью большого и дружного семейства – видения Елизаветы с малышом на руках почему-то живо возникали в его воображении, и Руслан вдруг подумал, что с Полиной, даже в те времена, когда он хотел её безумно, никогда не рисовал себе картин простого человеческого счастья.

Елизавета Алексеевна сказала, что в восемнадцать лет потеряла жениха. Что было с ней дальше? Оправилась от горя и нашла новую любовь – или так и осталась одна?

«У женщин с такой нежной и тёплой улыбкой жизнь должна складываться счастливо, – вздохнув, подумал Руслан, – потому что они настоящие, и любовь их настоящая».

Только глоток ужасающе кислого остывшего кофе привёл его в чувство, и Руслан Волчеткин вспомнил, что Елизавета Алексеевна приходила не волновать его мужское естество, а поговорить о деле брата.