И ты такой приходишь домой после работы и ищешь это чудо. И находишь его под кроватью сына, прячущимся от всего злобного света, ополчившегося на древнее благородное животное. Лежишь на полу, смотришь в глазища и разговариваешь. С котом, Карл! С котом! Лежа на полу! И ожидая, что он вылезет! Через пятнадцать минут, понимая, что это глупо, встаешь и идешь на кухню. И в аккурат когда ты мешаешь кофе, сахар и прочую милоту для варки, тебе об ноги трется теплое и мягкое. И ты понимаешь – это абзац. Ну, да, так и есть. Потому что кот есть древнее и благородное животное, он разрешает тебе его кормить, холить, лелеять и все прочее в доме, что неожиданно становится именно его.

Вот таким вот незамысловатым макаром в твоей жизни и появляется лицо истинного первородного дремучего Зла, живущего у нас. Черный, как пропасть черной души Джека Воробья, как адские глубины Преисподней, как тьма Марианской впадины… Его Мурчайшее Мяучество, Цап-Царап Всея жилой площади, повелитель людей, холодильника и всех мягких поверхностей, лорд-протектор собственной вороной шубы и хозяин твоих рук, всегда должных быть готовыми его погладить-почесать, принуждающий кормить, холить и лелеять Его Усатость, Максимилиан Чернобурый Первый.

Тягучее хмурое утро перекинулось в тоскливый серый день. Осень, вымотав нервы, перетекала в зиму. И хорошего не сулила вообще.

Азамат хмуро осмотрелся. Редкая тоска, пробирающая до костей, накатила неожиданно. Прошлась тупым рубанком по душе, заставила стиснуть зубы. Чертовы календари.

Самый обычный рынок торгового дня после Беды. Ряд добротно сбитых прилавков местных купцов. Сколько-то палаток и шатров из кожи с брезентом приезжих торгашей. Наспех сложенные шалаши таких же перекати-поле барыг, только победнее. И сидящие на чем придется старьевщики-подбиралы, совсем уж ничего не имеющие и торгующие форменным барахлом.

Черное на сером, серое на белом, хаки на всем подряд. Яркие цвета прячутся в самой глубине самых дорогих точек. Все серое, даже люди.

Пахнет кострами, грязью, странным жареным мясом. Пахнет людьми, моющимися редко и вряд ли дочиста. Воняет болезнями и Бедой. Эта-то паскуда повсюду, никак не дает про себя забыть. Серость, грязь, свинец неба над головой.

И эти чертовы календари. Вставленные в рамочки, рамки и, мать-перемать, рамы-багеты с остатками позолоты. Произведения искусства просто. Азамат сплюнул, зло косясь на прилавок напротив. Пят'ак…

Кошки какие-то. Сытые, круглые и лоснящиеся. Такие же лоснящиеся загорелые женские задницы. Этого добра тут вообще много. Спрос рождает предложение. Чего еще? О, точно… Футболисты, двуглавый орел и обязательные танки. С ума они сходили, что ли, по этим танкам? А это еще кто?

С английским Азамат не особо дружил. After Us… Чего бы это может быть? Ну… женщины-то красивые, не отнять. Странная только какая-то форма у одной. Фуражка с высокой тульей, плащ, сапоги по колено, стек в руке. А у второй волосы такие красные, хоть прикуривай. Ноги в сетке, грудь, измазанная чем-то, наружу, на голове – череп козлиный и прям-таки диадема какая-то. Тесак у третьей Пуля одобрил. Неплохой такой тесак, точно. А сама – бледная, вымазанная чем-то, в кожанке и насисьнике с шипами, о как.

Чего только до Беды не снимали. И кого только не фотографировали, точно.

Не нравилось ему здесь. Сильно не нравилось. Почему? Азамат не сказал бы. Чувство опасности не уходило. После всего произошедшего по пути сюда, в Похвистнево… сложно по-другому. Интуиция подсказывала – надо бежать. Быстрее.

Городок жил. Именно жил. Конечно, не как до Войны. Беда вносит свои штрихи в любую картину, созданную на ее холсте. Но Похвистнево вытянуло из имеющегося все возможное.

Даша, так и молчавшая, сидела на каком-то ящике, куталась в одеяло. Азамат не пробовал ее тормошить. И старался не давать делать этого же Уколовой. Хотя та и сама поняла простую вещь. Девчонке просто надо прийти в себя. После странного дома, где ее нашел кот.

Пуля покосился на отощавшего и окривевшего друга, растянувшегося на Дарьиных коленях. Живое средство, чтобы успокоиться. Вон, гладит, чешет. Не глядя, на автомате, а видно, что уже не трясет ее. А кошак знай себе урчит, и вообще весь довольный. Азамат усмехнулся. Вот он, его самый лучший друг. Простил человека, нашел и даже не злится. Подумаешь, заехал лапищей один раз. Простил же, сразу понятно.

Костыль трепался с мутными типами. Мутность, на глазок, Азамат определил в восемь из десяти. Но в их случае-то никак по-другому. Здесь, в Похвистнево, оборот оружия контролировал комитет города… Прям как в старые добрые времена.

Дружок самого Азамата, Петруха Рыхлый, совсем срыхлился, как оказалось. Если точнее, то превратился в разлагающееся мясо на виселице перед фортом. За тот самый незаконный оборот оружия. А людей Шамиля здесь видеть особо не желали. Пуля не удивлялся. Зная Золотого, стоило предположить крупный обман и крупную награду за его голову. Оставалось довериться почти незнакомому попутчику. Имеющихся в наличии двух стволов должно хватить на мотодрезину до Бугуруслана. Дальше помощь Костыля не понадобится.

Полагаться на сивого Пуля даже не думал. Случись что, должен отбиться. На отрезке от Похвистнево до Бугуруслана должен справиться с любой ситуацией. Практически. Почему-то каким-то внутренним чутьем понимал: главная опасность идет за ними по следам. Но пока не догнала.

Что? Мужики-водовозы судили-рядили про Волчьи ямы. Азамат прислушался, смурнея на глазах. Так, значит…

– Эй, землячок, продаешь своих красавиц? – поинтересовались у Азамата из-за спины.

Он мотнул головой. Только там не успокоились.

– Длинноногую кобылу возьму за сотку пятерки. По рукам?

Пуля сплюнул. Обернулся. Саблезуб, незаметно оказавшись за спиной у болтуна, оскалился. Азамат чуть двинул рукой. Не надо, друг, совсем не надо. Кот, вернувшись к нему, стал даже понимать лучше. Замер. Так… что у нас тут за дерьмо на двух ножках?

Понятное дело, торгаш не один. Сам и двое из ларца, разные с лица. Нормальные такие обломы, косая сажень, рожи зверские и крепкие, за пару дней не обосрешь. Вокруг голодают, а у этих чуть щеки не трескаются… Бывает же такое.

То-то торгаш такой наглый, полагается на охранников. Прямо вот и стоит перед Пулей, покачивается с пятки на носок и борзеет с каждой секундой. Тоже сложно не понять. Торгаш местный, обломы серьезные, а… А перед ним стоит Азамат. Невысокий, без огнестрела, спрятанного до времени, потрепанный и все такое. Все же просто. Нас больше, мы круче, ты лох. Ну да.

Пуля усмехнулся. Глядя прямо в глаза амбалов за спиной торговца. Даже напрягаться не стоит. Нахал-то местный, верно. Только недавно, судя по всему. А эти двое… И покосился на усатого клыкастого друга. Не прячась. Левый амбал проследил взгляд, потянулся к поясу, замер. Саблезуб, урча паяльной лампой, просто выпустил когти на передних лапах. И все.