Чем дальше, тем меньше нравился ему Костыль. Если бы не здравое рассуждение про опасность неведомого пути, что выпал Азамату и остальным, давно бы слил Костыля. Надежно так, вот этим самым ножиком – по горлу, чтобы никак не мог догнать. Не один, само собой.

Никак не мог Азамат въехать в этого самого попутчика, свалившегося, как снег на голову. Вроде бы и сложно подозревать неслучайность встречи… а подозревалось.

– Что узнал? – Уколова сняла куртку. В вагоне ощутимо наваливалась духота. Печки калили, не жалея дровишек. Все окупалось. Еда – своей оплатой, а дрова таскали, пилили и кололи рабы. Тут к ним относились без жалости и хозяйственности. Новые найдутся быстро.

– Ну… – Костыль языком смочил бумагу, склеил самокрутку и попытался пальцами придать той красивый, ровный вид. – Хорошего мало. Ехать, как говорил, час, не больше.

– Ехать час, – Азамат снова взялся за нож, понимая, что все же надо разъяснить, – потому как от бывшей станции сделан поворот в город. Поезд катится до моста через Кинель. Там останавливается. Назад его оттягивает мотодрезина. Это понятно. Что плохого?

Костыль понимающе хмыкнул. Мол, да, так оно и есть.

– Возле Волчьих ям несколько месяцев непонятное творится что-то. Неделю назад вырезали всю Венеру.

Вот так вот. Слухи – не слухи… Шамиля Золотого, значит, нет. И они с Уколовой чуть было не попали в ту мясорубку. Иначе и не могло быть, только мясорубка. Золотой и его люди – не рукожопы, за себя постоять всегда могли.

– Продолжай.

– Похвистневские потеряли за три месяца три дрезины и пару вагонов.

– Потеряли?

– Дрезины нашли быстро, на путях. Каждый раз – одно и то же… Все в крови и кишках, как будто людей через лесопилку пропустили. А сами тела, аккуратно начекрыженные, вдоль насыпи разложены. И не в хаотичном порядке.

– А как? – Уколова прикусила губу. Глаза чуть щурились, почти незаметно. То самое беспокойство, что плещется в них, на самом деле именно такое. Мимика, движения бровей и век, губ, подбородка. Старлей превратилась в слух, пытаясь разобраться уже здесь и сейчас. Молодец.

Азамат успел немного понять ее. И зауважать. Если в начале похода Уколова выдавала вбитые в Новой Уфе мысли и инструкции за свои слова, то сейчас давно стало не до того. Мозги у женщины варили как надо. Анализ, четкость, отметание ненужного. Что можно отыскать в байках местных, испуганных странными нападениями? То-то, что рациональное в них явно есть. И Азамат склонялся к тем же выводам, что и Уколова. Осталось лишь проверить, дождаться, пока та их выскажет.

– Ну… – Костыль прикурил. Горько-сладковатый дымок потек сразу. Даша кашлянула. – Трындят много чего. Но…

– Говори давай, мы не мещеряки, сказки не нужны, – Азамат убрал нож, проведя острием по взятой у Костыля старой газете. Бумага разваливалась без усилия. – Факты.

– Называют проводником. Парень или баба, крутой. Аж зубы сводит от крутости поганца. Кол в земле. На колу торсы, без рук-ног. Из них проволокой какой-то трёхнутый на всю голову затейник делал икебаны. Прикреплял поверху, к пальцам приматывал головы. И… ну-у-у…

– Смотрите, какие мы воспитанные, – фыркнула Уколова, – ишь как… Говоря казенным языком – половые органы прикреплены к верхним и нижним конечностям той же проволокой. Так?

– В точку, симпатюлька, – усмехнулся Костыль, – я б лучше не сказал. И вот какая фишка…

– Тебе нельзя это курить, – Азамат достал топорик и напильник. – Ты начинаешь слишком сильно актерствовать.

– Никогда не помешает потренироваться, – Костыль пожал плечами, – настоящему рок-н-ролльщику природный допинг только в помощь. Открывает горизонты самосознания.

– Господи прости… – Уколова постучала пальцами по столу. – Ты уже закончишь звездеть?

– Ой, какие мы нетерпеливые, – Костыль, фыркнув, мастерски передразнил ее недавнюю интонацию, – надо же. Все просто. Дрезины шли перед составами, разница по времени – не более двадцати минут. Стандартная проверка самих путей, чтоб все хорошо было. Мины тут не ставят, рельсовую войну даже тот самый Золотой не вел. Проверяли полотно, чтоб тяжелый поезд под откос не ушел. И никакой стрельбы никто не слышал.

– Двадцать минут?

Азамат понял. Двадцать минут – для расправы над тремя-четырьмя вооруженными мужиками или женщинами, опытными, мало чего боящимися. И еще успеть сотворить из них мясную выставку для глаз менее храбрых горожан и путешественников. Всего двадцать минут.

– Никакой стрельбы?

– Да. Никаких гильз, ничего вообще.

Плохо. Явно не люди.

– Что насчет составов?

– Вагонов.

Азамат кивнул. Вагонов так вагонов.

– Вагоны, две штуки. Пассажирский и грузовой. В грузовом везли свинок, двух лошадок и партию рабов. Сколько голов рабов находилось внутри товарняка, не сказали.

– То же самое?

– Почти. Только икебана оказалась куда круче, сами понимаете. Учитывая количество подручного материала…

Уколова кхекнула, ничего не сказав. Азамат не отложил топора. Мясо, оно и есть мясо. Только мертвое. Сволочь, разве же так можно с…

– Намного круче, – Даша откинулась назад резко, с силой. Пальцы, вцепившиеся в столик, побелели. Хотя лицо стало куда бледнее. Восковым, прозрачным, до видимых сосудов. Глаза налились темным, девчонка всхлипнула, вцепилась в старлея и Азамата, и, неуловимо, вокруг и внутри всех вдруг…