– Мальчик в машине.

– А что ты так пыхтишь? – недовольно спросил Баринов.

– Он тяжелый. – Я действительно пыхтела.

– Что там тяжелого? Распустил тебя Гошка, давно со штангой не гонял.

Злорадное хихиканье, раздавшееся в наушнике после начальственного выговора, мне опознать не удалось – с одинаковой вероятностью это мог быть и мой ехидный напарник, и вредный Витька Кириллов.

– Как он? – Александра Сергеевича не волновали мои чувства, его интересовало состояние освобожденного пленника.

– По-моему, все в порядке. Спит. – Я потерла бедро. На джинсах четко отпечатался след от кроссовки Игоря. – И лягается.

– У него судороги? – встревожился шеф.

– Какие судороги? – Я попробовала отряхнуть джинсы, но только размазала грязное пятно. – Просто лягается. Вы еще далеко?

– А ты нас не видишь?

– Мы видим, – ответил вместо меня Гоша.

– Ларикова не ушла?

– He-а. Мы решили не рисковать и дверь заперли. На тот самый замок, что с сарая сняли.

– Остряки. – Восторга шеф явно не испытывал. – Рита, подъезжай к нам.

– Сейчас! – Я прыгнула за руль и помчалась к основному месту действия.

Помчалась, это, положим, сильно сказано. В темноте, по незнакомой грунтовке, вихляющейся по дачному поселку, я «неслась» со скоростью двадцать километров в час. И к началу событий, естественно, опоздала. Впрочем, ничего интересного я не пропустила. Говорю об этом уверенно, потому что радиопостановку «Захват» слушала в прямом эфире, да еще с трех микрофонов. Кто-то из ребят, очевидно, вышел к дороге, потому что хорошо была слышна песня, доносящаяся издалека, наверное с соседней улицы. К песне добавился звук мотора приближающейся машины. Потом – стук дверцы, топот ног, скрип калитки… И грохот распахнутой мощным пинком двери:

– Всем оставаться на местах!

Вскрик женщины, невнятные ругательства мужчин, снова топот, звон разбитой посуды, еще вскрик. И скрипучий голос Сухарева:

– Вы задержаны по подозрению в похищении ребенка и в убийстве.

Остановив машину впритык к «газели», на которой приехала группа Сухарева, я оглянулась на заднее сиденье, убедилась, что Игорь спит, и выскочила из машины. Вокруг царило потрясающее спокойствие. Поздний летний вечер, на соседней улице продолжают петь песни, на даче слева, судя по темным окнам, или никого нет, или уже легли спать. На даче справа смотрят телевизор. Вот что значит профессионализм! Это для кино хорошо, когда много пальбы, криков, взрывов и прочего шума. А настоящие профессионалы работают тихо.

Перед домом Перегудина, мешая подойти к крыльцу, стояли две машины: «ауди» Лариковой и неизвестные мне серые «жигули». Обогнув их, я поднялась по ступенькам и заглянула в распахнутую дверь. В суете и толкотне не сразу обнаружила задержанных – обзор загораживали широкие мужские спины. Шеф, Гошка с Витей, ребята из группы Сухарева и, естественно, сам Евгений Васильевич. Гошка, заметив меня, подмигнул:

– Как тебе нравится этот цирк?

– Никак не нравится, – честно ответила я.

– Придираешься, – укорил он меня. – Все очень складно вышло. Кстати, ты что здесь делаешь? Где пацан?

– В машине. – Я снова безрезультатно потерла грязное пятно на джинсах. – Спит.

– Тогда я к нему, присмотрю. Здесь и без меня народу хватает.

Он скользнул к дверям, а я сделала еще пару шагов вперед и увидела Елену. Бледная и растрепанная, она сидела на табуретке, прижавшись к стене, с грязной столовой ложкой в руке. Рядом на полу лежал высокий светловолосый мужчина, на которого Андрей Сальников, сердито ругаясь, надевал наручники. Вот, значит, он какой, Вячеслав Перегудин. Славик. А почему наручники?

– Он что, сопротивление оказал?

– Удрать пытался. – Андрей посмотрел на меня так же сердито, как и на Перегудина. – Пашке вон в глаз засветил.

Я оглянулась на Пашу и сочувственно поцокала языком.

– Рощина! – обратил на меня внимание Сухарев. – Почему здесь? Где заложник? В каком он состоянии? Почему вы оставили его одного, без охраны?

– Он в машине, спит, – повторила я. И добавила: – Гоша к нему пошел.

– Мальчика надо немедленно…

– Рита!

Ларикова вскочила с табуретки и, взмахнув ложкой, бросилась ко мне. Костя, стоявший ближе всех, дернулся перехватить ее, но Витька успел раньше. Он поймал Елену за плечи и одним движением вернул обратно на табурет. Она прижала ложку к груди и взмолилась:

– Рита! Объясните им! Скажите, что мы ничего плохого не хотели!

Сухарев снова позвал меня:

– Рощина!

Но я, не обращая на него внимания, смотрела на Елену:

– Говорила я вам, верните ребенка. Почему вы меня не послушались?

– Но мы ничего плохого не хотели! Мы бы вернули Игоря!

– Рощина! Прекратить разговор с задержанной! – не выдержал Евгений Васильевич. – Андрей, Костя, что мух ловите? Выводите!

Александр Сергеевич положил мне руку на плечо и подтолкнул к двери:

– Пойдем.

Я послушно вышла, краем глаза заметив, что Кириллов двинулся за нами.

Гоша стоял, картинно опершись на крышу «москвича». Увидев нас, он помахал рукой:

– Прошу сюда! Аттракцион «Полюбуйся на заложника» открыт!

– Что на него смотреть? – проворчал Баринов, открывая дверцу и разглядывая спящего Игоря. – Мальчик как мальчик. Отцу надо сообщить, успокоить. Женя, ты не против?

– Не против. – Оказывается, Сухарев тоже вышел за нами. – Скажи, пусть сразу в больницу подъезжает.

– Почему в больницу? – испугалась я.

– Порядок такой, – успокоил меня Александр Сергеевич, доставая сотовый телефон. – Надо ребенка осмотреть.

Пока шеф разговаривал с Лариковым, Евгений Васильевич обратился ко мне:

– Где пленка с записью?

– Пленка?

– Только не надо делать удивленный вид и спрашивать, «какая пленка», – брюзгливо попросил он. – Мне нужна запись разговоров Лариковой.

– Э-э… – Я беспомощно оглянулась на Баринова.

– Что такое? – Шеф на мгновение отвлекся от разговора.

– Евгений Васильевич просит пленку…

– Просит, значит, отдай, – отмахнулся он и, отходя в сторону, снова забубнил в трубку:

– Нет, нет, я же говорю, чисто формальный осмотр. Да вы сами через полчаса убедитесь…

Я вздохнула, нырнула в машину и достала кассету. Расставаться с ней мне очень не хотелось.

– Давайте, давайте, – поторопил меня Сухарев. – Сокрытие улик от следствия карается законом.