Ясно, что осенью 1944 года было уже невозможно и дальше скрывать ухудшившееся здоровье Гитлера, оно стало явным. Дневник, который Хайнц Линге вел с 14 октября, сухо фиксирует время прихода и ухода врачей. Помимо фон Эйкена и ежедневно посещавшего Гитлера Мореля, в дневнике упомянуты кардиолог доктор Вебер, стоматолог профессор Блашке и несколько других врачей, которые посещали Гитлера до конца ноября. Потом эти визиты прекратились, и Гитлер остался на единоличном попечении доктора Мореля. Внешне и, по крайней мере, на время Гитлер, казалось, преодолел кризис. Когда фон Эйкен посетил Гитлера после месячного перерыва 30 декабря в Бад-Наухайме, пациент снова находился в добром здравии. Голос полностью восстановился, к Гитлеру вернулись прежняя энергия и хорошее самочувствие. Тем не менее вспышка болезни не прошла бесследно для ближайшего окружения, ибо прямым следствием шарлатанского лечения Мореля явился крупный медицинский скандал.

Очередное ухудшение состояния Гитлера началось в сентябре – его непрерывно мучили спазматические боли в желудке, и в тот момент доктор Гизинг, отоларинголог, которого пригласили к Гитлеру после покушения 20 июля, сделал интересное открытие[116]. Оказалось, что для облегчения болей в животе Морель давал Гитлеру патентованное средство, известное как таблетки доктора Кёстнера от вздутия живота[117], содержавшие смесь стрихнина и красавки. Гитлер получал по две – четыре таблетки этого лекарства с каждым приемом пищи, хотя предельно допустимой дозой считали восемь таблеток в день. Но и это было не самое худшее. Морель не сам давал эти таблетки Гитлеру, а поручал делать это его камердинеру Линге, снабдив его большим запасом пилюль Кёстнера. Линге давал своему патрону эти таблетки согласно предписаниям Мореля без оценки последствий. В ящике стола Линге Гизинг случайно обнаружил целый склад этого яда. Потрясенный этим открытием, Гизинг поделился им с хирургом доктором Брандтом. Посоветовавшись, они пришли к выводу, что Морель своим лечением медленно отравляет Гитлера. Это хроническое отравление было не только причиной спазмов в желудке, которые оно было призвано облегчить, но и причиной появления обесцвеченных пятен на коже Гитлера. Брандт проконсультировался со своим коллегой фон Хассельбахом, который с ним согласился. Брандт и Гизинг сказали Гитлеру, что он добровольно позволяет Морелю медленно травить себя. Но прошли те времена, когда Гитлер был способен прислушиваться к доводам разума. Наступило затишье, во время которого божество молчало, окутанное темными облаками, но потом сверкнула молния и грянул гром. Брандт был смещен со всех своих официальных постов и должностей, которые он занимал в течение двенадцати лет. Фон Хассельбах был отстранен, а Гизинга перестали приглашать в ставку фюрера. Известно, что у восточных тиранов отставка министра означает для него смерть, и если Брандт избежал этой кары за свою опрометчивость, то отнюдь не по причине раскаяния своих недругов. Брандта обвинили в том, что он отправил свою жену в такое место, где она наверняка попала бы в руки наступавших американцев. Суд получил личное письмо от Гитлера, в котором фюрер писал, что Брандт утратил веру в победу. Ввиду таких неотразимых аргументов Брандт был приговорен к смерти. «Ваш образ мыслей перестал быть немецким, – объявил на суде Артур Аксман, – и вам придется принять ответственность за последствия». По приказу Бормана Брандта перевели в камеру смертников Кильской тюрьмы. Однако события развивались со слишком большой быстротой, за которой нацистские вожди уже не поспевали. Медлительность друзей спасла Брандту жизнь, и он пережил своего капризного патрона. Брандта берегли для другого суда по обвинению в реальных преступлениях[118].

Изгнание Брандта и Хассельбаха лишило Гитлера хирургов, и в свите фюрера открылась вакансия. Для того чтобы ее заполнить, Гитлер обратился к своему верному Генриху – к Гиммлеру. Кому еще мог он довериться в этот период всеобщей измены? Не может ли рейхсфюрер СС порекомендовать верного и надежного человека? В этом важном деле Гиммлер решил посоветоваться с профессионалом и вызвал своего личного врача, профессора Карла Гебхардта.

Профессор Гебхардт стал близким другом Гиммлера еще на заре нацистского движения. Самые разные люди были единодушны в своем отношении к Гебхардту. Его считали злым гением Гиммлера. Шелленберг называет его «отвратительным». Олендорф, еще один близкий сотрудник Гиммлера, который сам отнюдь не был образцом порядочности (в Нюрнберге он признался в личном участии в убийстве 90 тысяч евреев), описывает Гебхардта как безнравственного и жадного интригана, руководствовавшегося в жизни только своими личными выгодами. Другие знали его как бессовестного политикана-дилетанта, маскировавшего интриги невинным медицинским покрывалом. Как врач, он производил экспериментальные операции на польских девушках в концентрационном лагере Освенцим, за что Гиммлер вознаградил его должностью президента Германского общества Красного Креста. Любопытные сведения о своем знакомстве с Гебхардтом приводит Шпеер. Когда в 1944 году Шпеер серьезно заболел, он воспользовался услугами присланного ему Гиммлером Гебхардта. Время шло, но на фоне лечения здоровье Шпеера нисколько не улучшилось. Обеспокоенные друзья Шпеера заподозрили неладное и пригласили другого врача, профессора Коха из клиники Шарите. Профессор Кох, изучив назначения Гебхардта, сказал, что его лечение лишь усугубляет болезнь Шпеера. Врачи не сошлись во мнениях, и инцидент можно было бы счесть незначительным, если бы не дурная репутация Гебхардта. С того момента Шпеер до минимума сократил свое общение с Гиммлером. Таков был советчик, представленный Гиммлером. Гебхардт порекомендовал одного своего ученика, Людвига Штумпфеггера, неплохого ортопеда, работавшего в клинике Хоэнлихена и занимавшегося проблемой регенерации костной ткани.

Какими бы мотивами ни руководствовались Гиммлер и Гебхардт, посылая Штумпфеггера в Восточную Пруссию к Гитлеру, – а те, кто знал Гебхардта, не верили, что за этим не скрывается личная корысть, – они ничего от этого не выиграли. Возможно, конечно, что ни Гиммлер, ни Гебхардт и не искали никакой выгоды, ибо Гиммлер был слишком наивен для того, чтобы вынашивать какие-то многоходовые планы. Впрочем, и у Штумпфеггера не было ни малейшего желания служить тем, кто был для него теперь бесполезен. Прибыв в ставку фюрера, он не стал ни от кого скрывать своей безусловной и искренней преданности Гитлеру. Преданный великан (Штумпфеггер отличался огромным ростом) в неподдельном обожании склонил голову перед божеством, пред ясные очи которого он был теперь допущен, что не мешало ему презрительно отзываться о благодетелях, пославших его в Растенбург. Штумпфеггер появился в ставке Гитлера 31 октября 1944 года. После этого его посещения фюрера становятся день ото дня чаще. В дневнике Линге ежедневно присутствовало слово Spaziergang – прогулка. Это был единственный момент в течение дня, когда Гитлер короткое время дышал свежим воздухом, гуляя в саду. Весьма редко в дневнике отмечалось и то, с кем в тот день гулял Гитлер. Список спутников был невелик: Гиммлер, Геринг, Альберт Борман (адъютант Гитлера, брат Мартина Бормана) и Штумпфеггер. В последние дни агонии Третьего рейха Штумпфеггер оставался рядом с Гитлером. Он остался, когда все другие, включая Мореля, бежали или были изгнаны. Когда его спросили однажды, по-прежнему ли он думает, что Германия победит, Штумпфеггер с наивной убежденностью истинно верующего ответил, что, несмотря на свое невежество в военных делах, он не думает – он знает, что Германия выиграет войну. Гарантией ему служила непреклонная убежденность в глазах фюрера. Прогулки в саду не были прогулками пациента с лечащим врачом – до конца жизни Гитлеру так и не потребовалась помощь хирурга – это было общение мессии с апостолом, божества с избранным священником.