«Арестованные признали свою руководящую роль в этих контрреволюционных организациях и свою связь с вредительскими организациями специалистов, в том числе и с шахтинцами.

Следствие продолжается»[203].

В сентябре 1930 г. по поручению Молотова членам и кандидатам ЦК и членам ЦКК ВКП(б) вновь рассылаются для сведения новые материалы по делу о т. н. контрреволюционной «Трудовой Крестьянской партии» и контрреволюционной группировке Громана – Суханова.

В протоколах подследственных, которые рассылались высшим партийным чиновникам, иногда встречались материалы дискредитируюшего свойства в отношении тех или иных лиц.

Естественно, следовала ответная реакция с их стороны.

Так, 14 сентября 1930 г. С. Дубровский направил письмо В.Р. Менжинскому, а в копии И.В. Сталину и Е.М. Ярославскому, с просьбой провести расследование по поводу его оговора членом «ТКП» А.О. Фабрикантом.

Дубровский писал, что как только он вернулся из отпуска, то узнал, что один из арестованных членов контрреволюционной организации «ТКП» Фабрикант показал, что в 1924–1926 гг. обрабатывал Дубровского в правооппортунистическом духе в бытность того деканом экономического факультета Тимирязевской сельскохозяйственной академии. Дубровский просил сделать очную ставку с Фабрикантом, чтобы он смог уличить его в явно несуразной лжи. По его словам, с Кондратьевым, Чаяновым, Сухановым, Фабрикантам и др. ему пришлось вести не только идейную, но и организационную борьбу. Дубровский считал, что он был одним из первых аграрников, добивавшихся организационных мер против вышеуказанных лиц.

По словам Дубровского, именно он, через партийные организации и через Государственный ученый совет добился снятия Чаянова из директоров Научно-исследовательского института сельскохозяйственной экономии и проведения ряда организационных мер в отношении других его сторонников в том же институте, не пустил ни одного из обнаруженных теперь контрреволюционеров-вредителей на работу в Международный аграрный институт, отклоняя предлагаемые ими к печати работы и т. д.

Дубровский писал, что никогда личных разговоров ни с кем из вредителей не имел. В заключение просил произвести строгое расследование и начисто его реабилитировать[204].

Однако Сталину было не до этого расследования. Планировались серьезные изменения в советских хозяйственных органах.

В сентябре 1930 г. И.В. Сталин пишет В.М. Молотову о том, что правильно, что Политбюро открыло атаку против Рыкова, и хотя Бухарина и не видно, но он, несомненно, является главным поджигателем против партии. По его мнению, в партии Суханова – Кондратьева, Н.И. Бухарин будет «крайним левым» и будет чувствовать себя лучше, чем в ВКП(б). Сталин полагал, что надо прогнать Боголепова и еще учеников Боголепова – Громана – Сокольникова – Кондратьева. «Надо прогнать Рыкова и его компанию. Нельзя больше терпеть эту гниль на советско-хозяйственной верхушке»[205]. В заключение он предложил раздать членам ЦК и ЦКК заявление С. Кузнецова из Госплана.

7 октября 1930 г. по поручению Сталина Молотовым было разослано руководству ВКП(б) для сведения это заявление, в котором 14 сентября 1930 г. С.М. Кузнецов писал Сталину[206], что в полученной им брошюре, содержащей показания членов контрреволюционной организации Кондратьева и Юровского, последние называют его лицом, через которого иногда информировались члены контрреволюционной организации.

Кузнецов заявил, что во всем сказанном по его адресу много правды, что в разговорах с ними он касался внутрпартийной жизни, считая, что это заслуживает сурового осуждения и наказания.

Он объяснил, что до его перехода на работу в НКФ Кондратьева он не знал, с Юровским было несколько встреч, темой их бесед были узко деловые вопросы служебного порядка.

Переход Кузнецова в НКФ состоялся после ухода из него Сокольникова. Роль Наркомфина в период его работы была очень большой. Приход Шеймана привел к тому, что он начал разрушать то, что было создано всей финансовой системой при помощи партии. В результате финансовый центр переместится из Наркомфина в Госбанк. Необходимо было мобилизовать для лучшей защиты финансовых позиций в первую очередь аппарат валютного управления и коньюнктурного института, а это в свою очередь значило войти в более тесный контакт с лицами, возглавляющими эти аппараты.

По наведенным Кузнецовым справкам, он получил самую лестную характеристику на Кондратьева, как человека делового и пользующегося доверием крупных политических работников. Это касалось и Юровского. Вышеизложенное побудило Кузнецова сблизиться с указанными лицами, в самых хороших целях, более полно использовать их в интересах дела. Его теоретические знания не отличались большой глубиной, и это ставило его в зависимость от них. Их бесполезность для работы в НКФ Кузнецов стал чувствовать позже, когда начал твердо складываться новый курс или, как это было тогда принято называть, новый этап.

Когда ему нужно было формулировать для коллегии общие задач финансовой политики, то он оказался в разногласиях с Юровским по вопросу об особенностях денежного хозяйства. С Кондратьевым и Юровским он разошелся во взглядах на меры по оздоровлению денежного хозяйства.

Кузнецов отмечал, что в разосланных показаниях содержится также и много неправды. «Неправда в том, что я никогда не был связан с тов. Сокольниковым, как это рисует Юровский. Наши с ним отношения не переходили за рамки официальности. В друзьях Сокольникова я не состоял. Неправда в том, что Юровский преувеличивает свое влияние на НКФ. Неправда то что я всегда придерживался правых взглядов» и др.[207].

8 октября 1930 г. генеральный секретарь Крестьянского интернационала И.А. Теодорович написал В.М. Молотову о том, что целиком и полностью разделяет генеральную линию партии и дает критический анализ показаний Кондратьева в отношении него[208].

В другом письме направленном в ЦК ВКП(б) он после ознакомления с разосланным секретным материалом по делу контрреволюционной «Трудовой Крестьянской партии», пишет, что Н.Д. Кондратьев в течение ряда лет пользовался его полным доверием, и описывает, почему это так произошло.

«В конце 1920 года исполняющим обязанности Наркома Земледелия был назначен тов. Осинский. Вскоре после вступления в должность он внес на утверждение коллегии НКЗема предложение о введении в состав членов коллегии А.В. Чаянова. За несколько месяцев перед тем я познакомился с Чаяновым и он произвел на меня крайне неблагоприятное впечатление. Поэтому я вместе с Н.И. Мураловым выступил против предложения Осинского. Произошел конфликт, в результате которого Чаянов все-таки был назначен членом коллегии. Муралов был удален, а я остался. Выступая против Чаянова, я мотивировал свое голосование тем, что считаю Чаянова двуличным человеком, самым настоящим двурушником. После этого очень скоро Чаянов ввел в состав подчиненного себе экономического управления проф. Н.Д. Кондратьева. Не доверяя Чаянову, я очень настороженно отнесся и к Кондратьеву. Но вскоре Кондратьев, заметив это, просил у меня секретной беседы. Я согласился. Кондратьев сказал, что знает о моем дурном отношении к Чаянову, и просил меня не удивляться тому, что он вполне разделяет это дурное отношение. Вот что говорил Кондратьев: Чаянов хитрит,