состоянии оказать коренного реконструирующего вливания на развитие сельского хозяйства, партия считала необходимым содействовать подъему сельского хозяйства, в основном, на базе развития индивидуальных хозяйств, при максимальном кооперировании их. Вместе с тем, в меру материальных возможностей того периода, оказывать помощь развитию совхозов и колхоза. На основе подъема сельского хозяйства и внутрипромышленных накоплений становилось возможным усиливать темпы развития индустрии и через индустрию и все экономические рычаги государства производить социалистическую реконструкцию сельского хозяйства, вовлекая в колхозы беднячество и середняцкие слои деревни и ни в какой мере не ставя прием их в колхозы в зависимость от степени развития товарности, зная, что самый факт колхозного объединения в огромной мере подымет товарность»[218].

Теодорович выступил в защиту тезисов и доклада Кондратьева. Он говорил, что эти предложения Кондратьева есть уточнение тех путей, которые могут реализовать линию партии. По его мнению, доклад Кондратьева сводится в основном к тому, что база возрождения индустрии страны, база всего курса на индустрию есть сельское хозяйство, что базой накопления материальных средств в сельском хозяйстве являются те хозяйственно крепнущие элементы, которые мы всемерно должны поддерживать. Доклад Кондратьева был охарактеризован Теодоровичем как вполне соответствующий партийной линии, она представлялась как курс на укрепление и поддержку крепкого хозяина.

Фейгин считал, что партия должна ударить по всем группам и лицам, представляющим себя сторонниками генеральной линии партии, а на самом деле плетущимся на поводу у классовых врагов[219].

23 ноября 1930 г. А.Н. Смирнов написал письмо в редакцию газеты «Правда» в связи с публикацией статьи В.Г. Фейгина «Кондратьевщина в оценке т.т. Смирнова и Теодоровича», а в копии свое письмо направил Сталину.

Он писал, что во избежание всяких кривотолков считает необходимым заявить, что всю свою сознательную жизнь он отдал партии и рабочему классу. За 35 лет борьбы честно выполнял волю партии и, как дисциплинированный большевик, ни разу не отступал от линии партии – ни в каких группировках, оппозициях и т. п. не участвовал. Правый уклон считает главной опасностью на данном этапе революции.

Заявил, что классовая настороженность в отношении Кондратьева была у него в течение всего периода работы в Наркомземе и он правильно оценил один из основных документов кондратьевщины, являвшийся, как это теперь установлено следствием, платформой контрреволюционной организации.

В отношении доклада Кондратьева о мерах по предотвращению измельчания крестьянского хозяйства Смирнов заявил, что ни им, ни коллегией Народного комиссариата земледелия доклад Кондратьева не был принят ни в основном, ни в частностях. Далее он писал, что никогда не претендует на точность формулировок в своих выступлениях по тому или иному вопросу. В тех случаях, когда отдельные практические предложения, выдвигавшиеся им перед ЦК партии, отклонялись, то никогда на них не настаивал и всегда строго руководствовался партийными решениями.

Предложил судить о его партийной позиции не по отдельным случайным выдержкам из речей, а по всей его работе. В работе он исходил из интересов рабочего класса и партии и не на словах, а на деле борется за торжество генеральной линии партии, строго следуя указаниям Ленинского Центрального Комитета партии.

В отношении архивных изысканий Фейгина Смирнов заметил, что в архивах многих ведомств можно обнаружить массу материалов, содержащих скользкие формулировки руководителей ведомств по тем или иным вопросам. Вряд ли целесообразны эти архивные изыскания, преподносимые в форме сенсации[220].

Данное письмо А.П. Смирнова было опубликовано 29 ноября 1930 г. в газете «Правда».

Сталин почти всегда лично контролировал ход следствия по всем крупным процессным делам. Каким путем он направлял следствие по делам «Промпартии» и «Трудовой Крестьянской партии», видно из его письма Менжинскому с пометой: «Только лично». Оно является очень важным, поэтому приводится полностью.

«Тов. Менжинский! Письмо от 2/Х и материалы получил. Показания Рамзина очень интересны. По-моему, самое интересное в его показаниях – это вопрос об интервенции вообще и, особенно, вопрос о сроке интервенции. Выходит, что предполагали интервенцию 1930 г., но отложили на 1931 или даже на 1932 г. Это очень вероятно и важно. Это тем более важно, что исходит от первоисточника, т. е. от группы Рябушинского, Гукасова, Денисова, Нобеля, представляющей самую сильную социально-экономическую группу из всех существующих в СССР и эмиграции группировок, самую сильную как в смысле капитала, так и в смысле связей с французским и английским правительством. Может показаться, что ТКП (трудовая крестьянская партия) или «Промпартия», или «партия» Милюкова представляют главную силу. Но это не верно. Главная сила – группа Рябушинского – Денисова – Нобеля и т. п., т. е. «Торгпром», ТКП, «Промпартия», «партия» Милюкова – мальчики на побегушках у «Торгпрома». Тем более интересны сведения о сроке интервенции, исходящие от «Торгпрома». А вопрос об интервенции вообще, о сроке интервенции в особенности, представляет, как известно, для нас первостепенный интерес.

Отсюда мои предложения:

а) Сделать одним из самых важных узловых пунктов новых (будущих) показаний верхушки ТКП, «Промпартии» и, особенно, Рамзина вопрос об интервенции и сроке интервенции: 1) почему отложили интервенцию в 1930 г.; 2) не потому ли, что Польша еще не готова? 3) может быть потому, что Румыния не готова? 4) может быть потому, что лимитрофы еще не сомкнулись с Польшей? 5) почему отложили интервенцию на 1931 г.? 6) почему «могут» отложить на 1932 г.? 7) и т. д. и т. п.;

б) Привлечь к делу Ларичева и других членов «ЦК промпартии» и допросить их строжайше о том же, дав им прочесть показания Рамзина.

в) Строжайше допросить Громана, который по показанию Рамзина заявил как-то в «Объединенном центре», что «интервенция отложена на 1932 г.»;

г) Провести сквозь строй г.г. Кондратьева, Юровского, Чаянова и т. д., хитро увиливающих от «тенденции к интервенции», но являющихся (бесспорно!) интервенционистами, и строжайше допросить их о сроках (Кондратьев, Юровский и Чаянов должны знать об этом так же, как знает об этом Милюков, к которому они ездили на «беседу»).

Если показания Рамзина получат подтверждение и конкретизацию в показаниях других обвиняемых (Громан, Ларичев, Кондратьев и К° и т. д.), то это будет серьезным успехом ОГПУ, так как полученный таким образом материал мы сделаем в той или иной форме достоянием секций КИ и рабочих всех стран, проведем широчайшую кампанию против интервенционистов и добьемся того, что парализуем, подорвем попытки к интервенции на ближайшие 1–2 года, что для нас немаловажно.

Понятно?

Привет! И. Сталин»[221].

Таким образом, Сталин этими процессами преследовал решение еще одной, совершенно, на первый взгляд, не очевидной задачи – подрыв попыток начала войны против СССР в ближайшие год-два.

У И.В. Сталина была информация, что помощь внутрисоюзной оппозиции со стороны эмиграции могла выражаться в