Надкусываю кусок поджаренного хлеба. Жую с адским хрустом.

— Тебе надо сдавать какие-нибудь экзамены в ноябре?

Джакомо отвечает не поддающимся расшифровке хрюканьем, допивая кофе с молоком.

— Значит, если я не сбился со счета, наступающий год — последний. У тебя все в порядке с экзаменами?

Еще одно хрюканье. Прежде он ответил бы: «Да, отец».

Я всегда настаивал, чтобы он называл меня отцом, а не папой. Теперь он никак не обращается ко мне. Старательно избегает это делать.

Учеба дается ему легко. Он занимается на филологическом факультете и получит диплом в двадцать один год. Я же, напротив, сдав два или три экзамена по юриспруденции, бросил университет. Я ведь работал. Я прекрасно знал когда-то немецкий язык, но забыл его, даже очень постарался забыть.

Не знаю, какие намерения, какие планы у Джакомо. Довольствуюсь тем, что он не бросил учебу.

С улицы доносится громкий условный свист — явный сигнал. Джакомо вскакивает со стула и несется в свою комнату. Через минуту появляется одетый — джинсы и майка — и убегает.

Я вижу в окно, как он удаляется в обнимку с девушкой — у нее длинные, до пояса, каштановые волосы.

В кабинете звонит телефон.

— Еще один, кто проснулся так рано. Алло?

— Привет, Кино, это я, Пульези.

— Привет, комиссар. Прости, что разбудил тебя ночью.

— Пустяки. Если учесть, что в этом году мы отмечаем сорокалетие нашей дружбы. Тебя сразу отпустили?

— Как ты сам можешь убедиться. Но ты все же мог бы и предупредить меня, что вы явитесь с визитом.

— Молодец. А ты в свою очередь предупредил бы друзей по клубу.

— Этих друзей? Ты шутишь.

— Я говорю серьезно. По-моему, там собирается каморра, но я и в самом деле ничего не знал про облаву.

— Полный суверенитет каждого отдела, даже внутри единого учреждения.

— И очень хорошо. Чем меньше знаешь, тем меньше неприятностей. Насколько мне известно, донес кто-то из ваших членов.

— Всюду проникли. Поистине у нас полицейское государство.

— У нас есть и друзья — люди, с которыми стоит сотрудничать. Сколько ты там оставил?

— Много. А твои коллеги помешали мне отыграться.

— Олух ты. Осел. Только глупцы могут так швырять деньгами.

— Ради Бога, только твоего нравоучения мне сейчас и не хватало. Лучше скажи, откуда ты знаешь, что я проиграл.

— Профессиональная интуиция. Послушай, как ты считаешь, нет ли в твоем клубе пыли?

Интересно. Пульези разговаривает по телефону так, словно не существует прослушки (или нарочно говорит открытым текстом, чтобы получить точный и потому безошибочный перехват?), ведь теперь даже дети знают, что пылью называют наркотики.

— Не спеши. Ты ведь еще не нанял меня осведомителем.

— Не знаю, устроит ли тебя такал работа. Платим мало. Иногда это всего лишь обмен, так сказать, услугами. Таких, как ты, мы не можем себе позволить пригласить. Ну так что?

— Продавцов, я думаю, нет. Не та среда. Самое большее — кто-нибудь балуется по воскресеньям.

— У нас есть сигнал, но, возможно, он липовый.

— О ком идёт речь?

— Секрет.

— Послушай, Пульези, а когда дашь другие сведения?

— Не стану же я придумывать их. Жду, пока смогу сравнить с твоими. А все-таки, куда думаешь прийти в результате своего расследования?

— На кладбище.

— Такими вещами не шутят! А теперь иди дальше ругаться со своей женой. — Я промолчал, тогда он продолжил: — Ты весь разбит и по уши в дерьме от того, что проиграл. Что тебе еще остается, как не ругаться с женой?

— Ладно, прекрати изображать полицейского.

— Я полицейский, потому что прошел на эту должность по открытому конкурсу.

— Художник из тебя получился бы куда лучше.

Он от души расхохотался и сказал:

— Чао, Кино. Всего хорошего.

Не понимаю людей, которые, прощаясь, говорят «всего хорошего». Что они хотят этим сказать?

Ищу Диану. Она в спальне. Делает вид, будто приводит в порядок широкую супружескую постель, на которой спала, если спала, одна. Весьма привлекательная постель. Даже если только спать на ней, я это имею в виду. Сонливость волнами накатывает па меня.

— Тебе следовало бы сходить к адвокату, — говорю я. — Когда наконец решишься?

— Ты очень спешишь?

— Ну, я-то и вообще могу обойтись без этого. Но легальный разъезд поможет быстрее переждать годы до получения развода.

— Ты говорил мне это уже тысячу раз.

— А что, разве кто-нибудь слушает меня в этом доме?

— Не беспокойся. Найдешь подходящую партию, не упускай.

— Договорились, что Джакомо останется с тобой.

— Это решит он сам.

— Вот именно. Я и так знаю, что он не останется со мной. У нас с ним больше нет ничего общего.

Возвращаюсь в кабинет и, не раздеваясь, ложусь на диван.

Куда же подевался Давид? Надо бы предупредить полицию, хотя бы Пульези. В то же время не хотелось бы допустить оплошность. Давид может и прогнать меня.

Memow, похоже, дал себе передышку, но Аликино тотчас набрал вопрос, какой ему уже давно хотелось и не терпелось задать:

Этот Давид… Я не знаю его, и это не моя выдумка. Я не давал тебе никаких сведений о нем. Кто это?

Место на экране, где должен появиться ответ, остается пустым. Аликино попытался повторить вопрос:

Мне нужны исходные биографические данные Давида и все остальное.

Ответ, появившийся наконец, был поразительным. Аликино даже подскочил на стуле, настолько он был неожиданным: уже давно ему не доводилось видеть на экране эту красную мигающую надпись:

Информация недоступна.

Что-то — да нет, очень многое — не сходилось в ответе компьютера. Аликино быстро проанализировал две вероятные гипотезы:

1. Memow лгал.

2. Memow был способен придумать персонаж, даже не располагая необходимой информацией. Все равно что мотор завелся бы без бензина. Аналогия была абсолютной.