– Тогда – кто? – тихо спросила я.

– Не знаю. – Из её глаз полились слёзы. – Разве что бомж какой-нибудь, да и то заезжий, потому что местные бомжи никогда не тронут членов моей семьи.

– А ваш муж говорит, что вашу семью может тронуть кто угодно – от конкурентов до бедных родственников!

– Да что он знает, бездельник? Что он может знать? Никас не догадывается и о половине той силы и влияния, которые у меня есть! Он маленький глупый мальчик. Необразованный, добрый, беспомощный и милый как домашнее животное. Да, как котёнок!

– Держитесь! – Я накрыла её руку своей. – Скоро всё прояснится.

– Они позвонят?

– Или позвонят, или напишут письмо.

– Я всё отдам, всё! Дом, бизнес, свои органы, всё! Пусть только скажут – сколько?! Сколько я должна заплатить за своего сына?! Прохор едва не умер, когда родился. Пуповина обмоталась вокруг горла, и он чуть не задохнулся. В два года он выпал со второго этажа – Настя не досмотрела. Травм не было, только синяки и царапины. А потом у него начались эти страхи! Никас относился к нему как к больному. Я столько пережила! Столько врачей обошла! Я не могу потерять сына сейчас, когда он стал наконец счастливым, довольным, смелым, ловким, здоровым и… таким замечательно-бесстрашным хулиганом!!!

– Держитесь, – только и смогла сказать я, пытаясь высвободить свою руку из её цепких, холодных ладоней. – Скоро похитители дадут о себе знать, и тогда станет ясно, что делать. Скорее всего, разумнее будет заявить в милицию.

– Постойте! – Ирма схватила меня за другую руку. – Вы думаете, я малодушная? Но это не так! Со мной… что-то не то… что-то не так… Я хочу драться, зубами землю грызть, чтобы найти своего мальчика, но… почему-то нет сил. Совсем нет! – У неё на глазах опять заблестели слёзы, и она отчаянно зашептала: – Мне кажется, меня кто-то травит… Да, травит! Голова всё время кружится, постоянно тошнит, мысли путаются, и нет сил. Нет сил бороться!

– Это стресс! – Я мягко забрала у неё свои руки.

– Нет… Вы не поняли меня, Элла, не поняли… Злости нет, понимаете? Злости и желания бороться… – Ирма легла на подушку и закрыла глаза. На щеках у неё пылал нездоровый румянец, а пальцы рук нервно подрагивали. Её дыхание вдруг стало ровнее, и я поняла, что Ирма заснула.

Я вышла из спальни с тяжёлым сердцем.

Домик, в котором жил Бизя, произвёл на меня приятное впечатление.

Бизон действительно не закрыл дверь, и я без труда залезла в святая святых – его холостяцкое логово. Логово оказалось чистым, уютным и со всеми техническими прибамбасами, которые необходимы для жизни.

Я перерыла всё, что возможно, в поисках своей фотографии, но не нашла даже маленького снимочка, глядя на который, Бизя ностальгировал бы и страдал по мне. Всё было – автомобильные журналы, огромное количество дисков с фильмами и даже домашние тапки, которые Бизон никогда не признавал, а моей фотографии не было. Я могла утешить себя тем, что он носит мой снимок у сердца, но не стала.

Нет, так нет.

Может, он и правда решил начать новую жизнь, в которой для меня нет даже маленького местечка?

Своей фотографии я не нашла, зато в заднем кармане джинсов, валявшихся в корзине для грязного белья, обнаружила записку, написанную девичьим почерком: «В моей смерти винить Глеба Сазонова».

Во как! В моё отсутствие всё зашло гораздо дальше, чем я могла ожидать. Оказывается, девки топятся, вешаются и режут вены от безответной любви к Глебу Сазонову.

Я сожгла записку, подпалив её зажигалкой, а вместо неё сунула в карман новую: «Как живёшь, Казанова? Постирай штаны!» Это была детская выходка, но удержаться от неё я не смогла.

Прямо перед домиком находился огромный бассейн с бирюзовой водой. Зачем он был нужен в такой близости от моря – непонятно, но мне вдруг очень захотелось нырнуть с вышки, чтобы ощутить свободный полёт и восхищённые взгляды из окон. А что, если мне позволено побывать в доме у Бизи, то почему я не могу воспользоваться бассейном, тем более, что всегда ношу под одеждой купальник?..

Я вышла из дома и разделась на лавочке.

– Эй! – окликнул меня звонкий голос. Я оглянулась, но никого не увидела. – Эй, вешалка, что за стриптиз на моей территории?!

Из зарослей кустарника на дорожку вышла девица примерно двадцати лет с внешностью, которую принято называть «рыжая бестия». «Вешалкой» меня уже лет пять никто не называл в силу моего звёздного статуса, поэтому я сделала вывод, что девица вообще не умеет читать – ни классиков, ни современников.

– Ты кто? – подбежала она ко мне, подметая дорожку длинным голубым сарафаном, через который как на рентгене просвечивало её юное тело.

– Ты не поверишь, но я Элла Тягнибеда.

– И что? – уставилась она на меня миндалевидными глазами. – Что это даёт, что ты Элла, да ещё какая-то там Беда?

– Ты что, не смотришь телевизор? Не читаешь глянец? Не рассматриваешь обложки книг?!

– Слушай, я бы на твоём месте оделась и никогда не раздевалась.

– А я бы на твоём месте никогда не разговаривала, – не осталась я в долгу.

Она вдруг прищурилась, посмотрела на меня очень внимательно и воскликнула:

– Да ты Джулия Робертс!

– Пусть будет хоть так, – со вздохом согласилась я, хотя была похожа на Джулию Робертс как муравьед на утконоса.

– А почему ты сказала, что мне нельзя разговаривать?

– А почему ты сказала, что мне нельзя раздеваться?!

– Я вредная.

– А я ещё вреднее, – парировала я. – Голливудская закалка!

Она села на лавочку и закурила, достав сигареты из крошечной сумки.

Я села рядом.

– Ты дочь Ирмы?

Она кивнула и прищурилась, глядя на воду, в которую я так мечтала нырнуть.

– Что ты думаешь по поводу похищения своего брата?

– А что я должна думать?

– Может, подозреваешь кого-то?

Она затянулась и ещё больше прищурилась. Я вдруг подумала, что девчонка только притворяется полной дурой, а на самом деле…

– Если я даже и подозреваю кого-то, кому есть до этого дело? Кому есть дело до моих мыслей и подозрений?

– Мне.

Она усмехнулась и встала.

– Иди, Джулия Робертс, книжки свои пиши!

Ага, всё-таки, она узнала меня, всё-таки, дуру валяла, всё-таки, за своим показным дебилизмом скрывает детские комплексы и тонко чувствующую, обиженную натуру!

– Стой! – схватила я её за руку. – Мне есть дело до твоих мыслей и подозрений! Поверь, я не каждому говорю такие слова! Насколько я поняла из разговора с Ирмой, тебя зовут Настя?!

– Уже всех обработала! И имя моё узнала! – Настя села рядом со мной. – Да, я Настя. Так и пиши в своей книжке – нелюбимая дочь, которая ненавидела своего брата!