Я принялась анализировать поведение Николая. Сначала мне припомнилась наша первая встреча. Мы с Корниловой направлялись в швейный цех, а он как раз выходил оттуда. Подобострастный поклон, заискивающий взгляд, готовность исполнить любой приказ, даже не связанный с выполнением его прямых должностных обязанностей – все это, похоже, действовало на Ольгу Николаевну безотказным образом. Она привыкла к раболепию своего сотрудника, прониклась к нему безграничной симпатией и была готова оправдать все его странности. Мне же сразу такое поведение показалось неестественным.

Поначалу на мою персону техник внимания не обратил. Но когда он узнал, что меня взяли на место его дальней родственницы, Марины Мелиховой, я сразу же стала ему интересна. Он начал выказывать мне уважение, хотя тоже поддельное. А еще Николай пытался убедить меня, что ничего криминального в Доме быта не происходит, что все недавние несчастья – вовсе не чей-то злой умысел, а результат всеобщей безответственности и разгильдяйства. Я припомнила его поучительный тон во время разговора со швеями. Он явно ощущал свое превосходство над ними. Так ведет себя только человек, абсолютно уверенный в том, что с ним ничего плохого не случится, что он полностью защищен от любого зла. А кто обычно бывает до такой степени уверен в этом? Только тот, кто мнит себя вершителем чужих судеб, то есть шизофреник – каковым и является Николай Мазуров.

Я вспомнила, что Наталья Бережковская в день заключения договора со мной высказала предположение, что сотрудников Дома быта терроризирует маньяк. Ольга Корнилова ее идею тогда поддержала. Пожалуй, я сразу же и начала бы отрабатывать эту версию, если бы не подслушала разговоры сотрудников Дома быта о Маше Кашинцевой. Многочисленные любовные связи и скверный характер свидетельствовали против фотомодели, недавно попавшей в аварию. Родилась версия о мести с ее стороны. Каждый день я обнаруживала новые факты, подтверждавшие эту версию, но они так и не сложились в целостную картинку.

Я отказалась от своей первоначальной идеи, а Ольга Николаевна продолжала держаться за нее руками и ногами. В ее сознании Маша все еще оставалась монстром, желающим ей смерти. А вот Николай, по ее мнению, был ценным сотрудником – трудолюбивым, ответственным, почтительным. Убедить Корнилову в том, что именно он и есть тот самый маньяк, нагнавший на всех столько страху, будет очень сложно! Моя первая попытка уже оказалась безуспешной. А со второй и вообще не стоит спешить. Разве только вначале привлечь на свою сторону Бережковскую? Что касается Мазурова, за ним явно нужен глаз да глаз…

На следующий день я поехала на работу и встретилась с Корниловой у входа в Дом быта. Ответив на мое приветствие, она сказала:

– Погодите, не спешите, давайте задержимся ненадолго и поговорим. Не хочу обсуждать все это в помещениях ателье.

– Давайте, – кивнула я, теряясь в догадках, о чем же пойдет речь.

– Я хочу вам сказать, Татьяна Александровна, что вы совершенно напрасно заподозрили Николая в преступных замыслах. Вчера вечером я разговаривала с ним и как бы невзначай спросила, не могла ли я видеть его здесь в прошедший выходной? Мой вопрос ничуть не смутил его. Он сразу же ответил, что я не обозналась. Оказывается, в воскресенье Мазуров был в гостях у своего приятеля, он живет неподалеку. Возвращаясь домой, Мазуров заметил, что на шестом этаже горит свет. Это его насторожило. Ведь там после восьми вечера никто не должен находиться. Николай даже попросил ночного сторожа проверить, все ли там в порядке. Знаете, Татьяна Александровна, если бы все люди, работавшие здесь, были бы такими же бдительными, как и он, то вся эта чертовщина уже давно бы прекратилась! Правильно говорят, что равнодушие страшнее злого умысла. – Корнилова повернулась к двери: – Смотрите-ка, а фотостудия закрыта! Странно…

– Может, просто еще рано?

– Не думаю. Она с восьми утра обычно работала, а сейчас уже без пяти девять… Похоже, они тоже закрылись, вслед за мастерской по ремонту обуви. Вот какая Машке от этого выгода? – Ольга Николаевна наткнулась на мой скептический взгляд и поняла, что я окончательно и бесповоротно отказалась от старой версии. – Ну, не знаю, возможно, вы и правы, и Кашинцева тут совсем ни при чем. Но тогда кто?

– Скорее всего, за всем этим стоит психически больной человек, маньяк. Я уже начала отрабатывать эту версию.

– Ну и как? Есть какие-то зацепки?

Я подождала, пока мимо нас не пройдут сотрудники Дома быта, и начала издалека:

– Есть. В штате одной из организаций состоит сотрудник с психиатрическим диагнозом в истории болезни. Конечно, он тщательно это скрывает, но, как говорится, шила в мешке не утаишь.

Боковым зрением я заметила Илью, он вылез из своего серого «Пежо».

– А куда же смотрит его руководитель?! Почему он взял на работу человека, опасного для общества?! Безобразие! – возмутилась Ольга Николаевна. Моего достаточно прозрачного намека на Мазурова она не поняла. – Так, и где же он работает? Кто его начальник?

– Давайте поговорим об этом позже. – Я ответила на приветственный жест Кузьмина, остановившегося в двух метрах от нас.

– Почему позже? – Ольга Николаевна заметила фотографа, пожиравшего меня взглядом, и сдалась: – Ну, хорошо, позже так позже. Вас там кавалер дожидается. Разрешаю вам немного задержаться.

– Спасибо.

– Это твоя начальница, да? – спросил Илья, подойдя ко мне.

– Да, с самого утра меня делами загрузила… Даже не подождала до девяти часов!

– Я уж видел – она тебе что-то говорила, говорила… Чувствуется, что строгая она женщина, – посочувствовал мне Кузьмин.

– Да, контролирует каждый мой шаг! Так что мне пора.

– В обед-то хоть увидимся?

– Даже не знаю… Возможно, мне придется по делам отъехать.

– Жаль. Таня, я все забываю спросить у тебя номер твоего телефона!

– А зачем он тебе?

– Ну, хотя бы для того, чтобы пригласить тебя на чашечку кофе!

– А тебе разве больше некого пригласить? – Я вспомнила, что Кузьмин встречается с фотомоделью, с какой-то Леной. По крайней мере, так утверждала Бережковская. Конечно, устраивать сцену ревности я ему не собиралась, тем более что ревности никакой и в помине не было, но кое-что все-таки имело смысл прояснить. – Слушай, Илья, что тебе от меня надо? Что ты все ко мне липнешь?

– По-моему, я уже все объяснил тебе с самого начала. Ты мне интересна как модель! Я хочу с тобой поработать.

– Мечтать, конечно, не вредно, но я вынуждена еще раз тебя разочаровать – я не модель, поэтому не буду сниматься ни в каких фотосессиях.

– Очень жаль, потому что мне бы очень хотелось запечатлеть навечно восторг сетчатки моих глаз… – Прозвучало это безграмотно и нелепо-высокомерно.

– Какой высокий слог! Только на меня даже такие высокопарные комплименты не действуют. Знаешь, я, пожалуй, пойду.