Гордеев молча кивнул.

– Они теперь долго не будут высовываться, – успокоил его Юрий.

– Не знаю, что бы я без вас…

Однако старик не успел закончить. В вагоне неожиданно появился милицейский наряд. Стражей порядка было трое.

– Похоже, что это те самые парни? – предположил старший по званию – сержант.

Парни при виде милиционеров совсем скукожились.

– Приметы совпадают, – добавил второй, рядовой милиционер.

– Но кто их так разукрасил? – снова спросил сержант. – И вообще, что здесь произошло? – уставился он на спокойно сидящих на скамейке старика и Гордеева.

– Что-то между собой не поделили, – высказал догадку Юрий, пожав плечами.

– Неудивительно, – согласился старший наряда. – Ишь, сволота!

Милиционеры сначала надели наручники на главаря, затем с трудом подняли его и поставили на ноги. Двое его приятелей следом также ощутили на своих запястьях тяжесть стальных браслетов.

Когда постанывающих и всхлипывающих парней в черном выводили из вагона, выпрямивший спину ветеран Отечественной войны спросил вдогонку милиционерам:

– А что они такое натворили?

– Избили, сволочи, людей на станции, – ответил один из блюстителей порядка.

Было уже поздно, но Гордеев решил рискнуть. Позвонить. Кто знает, что способно принести утро!..

– Алло! Я могу я попросить к телефону Елену Дмитриевну? – сказал Гордеев в телефонную трубку.

– Одну минуточку.

В трубке повисла тишина.

– Смирнова у телефона. Я вас слушаю.

– Елена Дмитриевна, с вами говорит адвокат Гордеев. Я веду дело вашего бывшего одноклассника Федора Невежина.

– Да? И что же вы от меня лично хотите?

– Меня зовут Юрий Петрович.

– Юрий Петрович, – повторила она. – Но чем я могу вам помочь?

– Меня интересуют некоторые подробности о взаимоотношениях Федора Невежина и Эдуарда Поташева. Вы помните их?

– Конечно. Они же мои бывшие одноклассники! Вас что, интересует период их диссидентства?

– Диссидентства? Впервые об этом слышу.

– Да. Был такой период в их жизни.

– Расскажете?

– Это очень долгая история. А время, извините, позднее.

– Очень, говорите?

– Ну я могу вам, конечно, ее рассказать, но только дней через десять.

– А сейчас вы, вероятно, сильно заняты?

– Дело в том, что рано утром я должна уехать. Вернее, улететь. В восемь утра отбываю в Кельн. Там будет проходить международный симпозиум славистов. Я в списке почетных гостей. Выступаю с докладом. Ну а в Москву вернусь, как я вам уже сказала, через десять дней. Позвоните мне, и я обязательно найду время с вами встретиться.

– Хорошо. Я позвоню вам через десять дней. Жаль, конечно, что наш разговор не может состояться раньше.

– Мне тоже очень жаль. Федор – очень хороший человек. И я рада буду ему помочь. Но, к сожалению, должна уехать… Хотя…

– Елена Дмитриевна, вы хотите что-то сказать?

– Мне, Юрий Петрович, сейчас пришла одна мысль.

– Какая?

– Видите ли, в чем дело… Через несколько дней в Москву должен приехать один человек. Сам он проживает за границей. Давно уже. Но когда-то этот человек был хорошо известен в московских диссидентских кругах. Он известный художник. Его имя знают очень многие в мире. Хотя он и до отъезда из Союза был достаточно известен, но в основном в кругах ценителей неофициального искусства – как наших, так и иностранных. Так вот. Этот самый художник может вам, Юрий Петрович, подробно рассказать об интересующем вас историческом периоде. В то время по реке жизни – простите за метафору – мы все плыли в одной лодке. И я, и Федя, и Поташев, и этот художник, и многие другие.

– Кто этот художник?

– Его фамилия – Щербина, а зовут – Игорь.

– Минутку. Я возьму ручку.

Гордеев раскрыл свою записную книжку, достал ручку и стал заносить данные о художнике.

– Как его отчество?

– К сожалению, я не знаю. В то время мы были молоды и, естественно, общались друг с другом только по именам. Хотя Игорь Щербина был намного старше нас, но он тоже обходился без особого пиетета.

– А как мне его найти?

– Он остановится у своего друга-художника, которого зовут Александр Тиней. Вам, может быть, знакомо это имя?

Гордееву показалось, что он уже где-то слышал о таком модном художнике. То ли по радио, то ли видел его интервью по телевизору. Однако наверняка сказать, откуда именно ему известно это имя, Юрий не мог и потому ограничился кратким:

– Кажется, слышал.

– Запишите его телефон…

Гордеев записал телефонный номер Александра Тинея.

– Я предупрежу Сашу о вашем звонке. А он, в свою очередь, подготовит Игоря Щербину. Введет его в курс дела.

– Спасибо вам, Елена Дмитриевна, за содействие.

– Юрий Петрович, вы непременно должны встретиться со Щербиной. Он знает много интересного.

– Я обязательно ему позвоню… Вы знаете точную дату его приезда?

– Точной даты пока нет. Все зависит от того, насколько быстро Игорь уладит свои текущие заграничные дела. Но что через четыре дня он будет в Москве, это точно. У Щербины открывается здесь выставка.

– Все ясно.

– А вашего звонка, Юрий Петрович, я жду через десять дней.

– Хорошо, Елена Дмитриевна… Счастливого вам пути.

– Спасибо. До свидания.

Гордеев положил телефонную трубку и задумался. Все то время, пока он разговаривал с Еленой Дмитриевной Смирновой, его не покидало ощущение, что кто-то третий присутствует при их разговоре. И этот кто-то не пропускает ни единого слова. В трубке постоянно слышались посторонние шумы, которых прежде никогда не было. Эти шумы явно свидетельствовали о том, что домашний телефон Юрия Гордеева кем-то поставлен на прослушивание. Но кем? По чьему указанию? Этого адвокат не знал.

«Что ж, обратимся за помощью к Денису Грязнову. Пусть его специалисты проверят линию», – подумал Юрий Петрович и стал набирать номер телефона Грязнова-младшего. Однако уже на пятой цифре Гордеев аккуратно положил телефонную рубку на рычаг, а затем чисто по-мальчишески показал аппарату фигу. Мол, не дождетесь…

У Стеллы Рогатиной начался первый рабочий день, вернее, ночь после возвращения из отпуска.

Ресторан, в котором она пела, назывался «Золотая рыбка». Это московское предприятие общественного питания входило в число других ресторанов, которые составляли единую хорошо разветвленную сеть, опутавшую весь центр столицы. Куда уходили концы этой сети и кто их держал, знали лишь единицы.