Много лет спустя Андзю услышала об этом от самой Фудзико. Секрет двоих бережно хранился около пятнадцати лет, а потом стал достоянием Андзю.

– Мне тогда показалось, что у меня на самом деле появился младший брат. А спустя какое-то время я стала думать, что это мне приснилось.

– И ты не испугалась, когда увидела его в комнате?

– Я знала, что он там. Странно, правда? Перед тем как войти в комнату, я принимала ванну и думала о Каору. Когда я вошла, он тихонько сидел на коленях, словно говоря: «Я готов ко всему».

Наверняка у него было такое же выражение лица, как в тот день, когда он впервые пришел в дом Токива, – подумала Андзю.

Фудзико продолжила:

– Интересно, что чувствуешь, внезапно став членом незнакомой семьи? Придет время, и мы тоже уйдем из своих семей, чтобы связать себя семейными узами с чужим человеком. Тогда, наверное, придется переродиться, распрощавшись с прежней собой. Как бы я повела себя на месте Каору?

И после этого события, и до него Каору был единственным мужчиной, которому удалось пробраться в комнату Фудзико. Происшедшее навечно сохранилось в их памяти. Влюбленность Каору впервые выразилась в форме самостоятельного поступка. Фудзико было четырнадцать, Каору – двенадцать лет. Будь они старше или младше, такого бы не произошло. Одиннадцатилетнему Каору не хватило бы смелости совершить подобную дерзость, а движимого сексуальными порывами тринадцатилетнего Каору не приняла бы сама Фудзико. Тогда в комнате между ними ничего не было. Просто у них появился общий секрет.

Ты спросила: когда и почему Фудзико раскрыла Андзю секрет, принадлежавший только ей и Каору?

– Я узнала об их секрете незадолго до свадьбы Фудзико. Наверное, она рассказала мне о нем потому, что больше не было необходимости хранить все в тайне. Но между ними появилось гораздо больше секретов. Ничего удивительного: они полюбили друг друга.

– Это была первая любовь Каору, да?

Первая любовь, которая началась под звуки фанфар. Тебе было неловко слушать о смелой папиной первой любви, хотя она и вызывала улыбку. Ты гордилась папой, который уже в двенадцать лет проявил себя как покоритель женских сердец, – попробуй добиться доверия девушки, пробравшись в ее комнату. Несомненно, и Фудзико что-то привлекало в Каору, раз она восприняла его вторжение так, будто ждала его.

– Фудзико иногда расспрашивала меня: а чем сейчас занимается Каору? Какой у него характер? Чем он интересуется? Но мне тогда не показалось, что она влюблена в него. Может быть, она стеснялась меня. Каору, как обычно, пытался скрывать свои чувства, но я-то знала. Его глаза говорили, что он без ума от Фудзико. Честно говоря, я ревновала. Я даже боялась потерять брата. Один раз втайне от Каору я прямо спросила у Фудзико: как тебе Каору? Не хотела бы встречаться с ним? И что, ты думаешь, она ответила?

– Он еще слишком мал.

– Верно. Для начала любви чего-то недоставало. В сердце Каору жила влюбленность, но для того, чтобы она переросла в любовь, требовалась большая сила.

Каору – двенадцать лет, Фудзико – четырнадцать. Шестеренки любви пока не зацепились друг за друга, не пришли в движение. И Каору и Фудзико далеки от флирта, эффектных жестов и сантиментов, которыми сопровождается любовь. Но, находясь рядом с Фудзико, Каору чувствовал, как у бесцветного, прозрачного воздуха появлялся легкий аромат. Чтобы понять, на что он похож, Каору нюхал фрукты и ягоды, травы и деревья, даже бумагу, стены, ткань и стекло, но ему так и не удалось найти желанный запах. Его нельзя было ни с чем сравнить, это был аромат Фудзико. Если влюбленность чем-нибудь пахнет, то наверняка у нее такой запах.

Интересно, а чем на самом деле пахнет влюбленность? Ее аромат доступен каждому, но это не запах флирта, эффектных жестов и сантиментов, его нельзя ни продать, ни купить, нельзя им и надушиться. Лишь те, кто любят, чувствуют этот ни с чем не сравнимый запах.

Тебе, наверное, понятно, о чем я говорю? Но аромат влюбленности рано или поздно подвергается ферментации, превращается в более сложный запах, который очаровывает и ослепляет, но потом наступает гниение, и появляется невыносимое зловоние. И, в конце концов, теряется всякий запах и вкус.

Что ни говори, нужно было набраться терпения, пока влюбленность, подвергшаяся ферментации, не превратится в любовь. Другого выхода у Каору не было' Оставалось терпеливо ждать, когда он повзрослеет и к нему перестанут относиться как к ребенку; напряженно ждать, когда придет его черед, когда у «стены плача» в парке появится Фудзико.

Каору покинула смелость, которая помогла ему проникнуть в комнату Фудзико. Он даже не мог собраться с духом, чтобы нажать кнопку домофона, останавливаясь у двери ее дома. Набирая номер ее телефона, он решался выдержать максимум три гудка. Перед любовью Каору вознеслась толстая стена нерешительности, у которой он переминался с ноги на ногу. Любовь, влюбленность иссушили сердце Каору, научили его стыдиться.

У него была масса возможностей встретиться с Фудзико. Но он прятался от нее, издалека смотрел ей вслед – словно предавал свои подлинные чувства.

Каору перешел в среднюю школу[23]при университете O.K., в котором учился Мамору. Хотя ему совсем не дали времени на подготовку к вступительным экзаменам, он успешно сдал их, чем в хорошем смысле обманул ожидания родителей Токива, и они решили купить ему что-нибудь в качестве поощрения. Каору попросил электрогитару. Невинные детские годы закончились. Ему нужно было оружие, которое могло бы разогнать желания, стремящиеся вырваться из его тела, разрывая его в клочья. С помощью этого оружия он собирался научиться владеть собой.

Сердце Андзю порой начинало учащенно биться, когда она смотрела на брата. У влюбленного мальчика меняется выражение лица. Незаметным образом лицо, которое в первую ночь, проведенную в доме Токива, выдавало волнение и беспокойство, теперь приобрело умное выражение, он как будто стал любимцем бога разрушения. Мамору больше не мучил Каору, не заставлял быть мальчиком на побегушках. Он разрабатывал план, каким образом, контролируя брата, который стал представлять для него угрозу, эффективно уничтожить его.

Однажды Фудзико пришла в гости к Андзю. Они о чем-то говорили, запершись у нее в комнате, а потом Андзю позвала Каору. На несколько минут они с Фудзико остались вдвоем в комнате: Каору стоял как истукан, даже взглянуть на нее не смея. Не мог ответить на ее улыбку, не знал, куда спрятать глаза, – он застыл с окаменевшим лицом, и можно было подумать, что он болен.

– Каору, ты кем хочешь стать?

Каору ответил холодно:

– Певцом.

– Споешь песню, которую написал твой отец, да? Мне Андзю рассказала. Обязательно позови меня на свой концерт.