С этими словами он поцеловал собаку.

Волкову от души хотелось дать Бертье оплеуху, целуется с собаками, дурак, да собак этих пинками разогнать, но он вздохнул и спросил:

— А не молоды ли?

— Конечно, молоды, конечно, — залопотал ротмистр, тиская последнюю собаку, как ребенка любимого, — молоды мы, молоды, но зато сами поставим им ход и нюх, я сам все им поставлю. Поглядите, какой экстерьер, лапы — главное на лапы поглядите, это же не собаки — львы. Видите, как широки, а ведь они еще щенки. Из двух пометов таких хороших собак взял и так дешево, у меня на родине такие щенки по три талера пойдут, а Бель так за пять пошла бы одна. Думаю, что пока без псарни побудут, а потом мы им соорудим отличный домик, ведь они заслуживают хороший домик, да, мои милые? Заслуживаете.

Он стал их гладить и сюсюкаться с ними, собаки, кажется, тоже были ему рады.

А для Волкова все это было невыносимо, он встал и сделал вид, что уходит по делам, сам же шел прочь, лишь бы не видеть этого дурака с его чертовыми собаками.

Глава 16

Солнце начало садиться, он пошел на юг, пройтись, ноги размять, и увидал Ёгана, который ехал на лошади во главе нескольких крестьян, что вели в поводу двух лошадей с телегой.

Ёган обрадовался, увидев Волкова, подъехал к нему, слез с лошади. Как и все вокруг был он доволен и первым делом сообщил господину радостно:

— А земля-то у вас и вправду дрянь, господин.

Бертье кавалер ударить не мог, а вот этому дурню, он очень даже мог дать оплеуху. Еле сдержался.

А тот и не видит беды, дальше говорит все так же радостно:

— Вся земля красная, суглинок, пшеницу тут сеять бестолку. Нипочем не взойдет, семена все равно, что выбросишь.

Волков стоял и ждал, что еще веселого скажет это недоумок деревенский. А того как разжигает:

— А вы поглядите, чем они пашут!

Он указал на телегу проезжавшую мимо, но кавалер даже не взглянул в ту строну:

— Сохой пашут! Без отвала, даже нож железом не оббит. Палка одна. Себя мучают и лошадей мордуют, — рассказывал слуга, весело возмущаясь дуростью местных мужиков. — Дурачье!

Волков продолжал молчать и смотреть на него. Тут Ёган начал, кажется, что-то смекать. Он изменил тон. Заговорил серьезно:

— Плуг нужен, господин, хороший, с лемехом, с отвалом. И борона нужна, у них и бороны нет, и пара лошадей крепких, иначе хорошего урожая не будет. На такой-то земле постараться придется, чтобы хоть что-то из нее вышло.

Волков молча повернулся и пошел к деревне, а Ёган пошл за ним все еще говоря ему:

— А земли много, они и четверть того поля не распахивают, спрашивают дураки, зачем им. А вот овес там взойдет, даже если сейчас сеять начнем, думаю и гороха бросить — посмотреть, что выйдет. Горох — он трава неприхотливая. Вдруг пойдет.

Волков почти не слышит, что он говорит. А слуга не унимается.

— Если плуг и семена купим, ничего, что поздно, земля мокрая еще, можно больше ржи распахать, а дальше овес и чутка, десятин пять, на горох пустить. На проверку. Можем даже и тысячу десятин засеять. Земля-то ваша, чего бояться. Никому за нее платить не надобно! Только на семена потратиться. Как вы считаете?

Кавалер остановился, посмотрел на него и сказал строго:

— Ничего не нужно, земля это бросовая, в оскорбление мне дана, в пренебрежение, мне такая не надобна. Завтра поедем отсюда!

— Господин, — Ёган перепугался, аж в лице переменился, удивился сильно, — да вы что? Чего вы? Как так? Как бросовая, как поедем? Кто ж со своей земли уезжает? Какая-никакая, а своя, прокормимся с нее, да еще и как. И козы будут, и коровы, и сыр варить Брюнхвальд начнет. Все будет, тут нужно руки малость приложить и все будет.

Волков стоял-стоял, думал-думал и сказал ему:

— Руки, говоришь, приложить? Ну так приложи, будешь управляющим, раз так нравится тут тебе, и не дай тебе Бог, — он потряс пальцем пред носом слуги, — не добыть тут достатку.

— Господи! — глаза слуги округлились. Только что удивлялся, а тут перепугался. — Я управляющий?

— Ты. Раз так усердствуешь!

— Я? — не верил Ёган.

— Да ты глухой, что ли, дурень. Кто ж еще, тут более нет никого, тебе говорю, — злился Волков.

— Так неграмотный я, — Ёган схватился руками за голову от ужаса.

— К монаху ступай, он научит, он учитель хороший, — сказал Волков и снова пошел. — Всех учит и тебя выучит.

— Господи, Господи, что же мне теперь делать? Что делать?

— Первым делом найди мне человека проворного, вместо себя, а потом список составь, что тебе нужно будет. Семена эти твои, плуги, лошади, — стараясь сохранять спокойствие, говорил кавалер.

— Список? — Ёган все еще сжимал голову руками и говорил сипло от волнения. — Это бумагу что ли написать? Так как же я ее напишу, если я писать не умею?

— К монаху иди, дурак, к монаху! — заорал Волков и быстро пошел от него, как только мог быстро, не хотел он больше никого ни видеть, ни слышать.

И так в этот вечер он был суров и мрачен, что больше никто с ним заговорить не решился. Сторонились его и слуги, и офицеры. Как стемнело, так он, отужинав, быстро ушел в сою платку и лег спать.

* * *

Зря он в город не пошел ночевать, там трактир бы нашел. Денег бы на хлеб и на палатки в людской с лакеями хватило бы. А тут вон как…

Ночь уже близится, солнце за холм садится. Дороги скоро видно не будет. Ее и днем-то не очень разберешь. Травой зарастает местами. Никого кругом, смотри, не смотри — ни мужика, ни купчишки на этой дороге. Ни коров, ни домишек вокруг. Дичь да пустыня. И тишина, птицы уже умолкли. Только комары звенят.

Максимилиан ускорил шаг. Есть ему хотелось, ел он еще днем, как приехали в Эшбахт. Да и чего там он ел, кусок хлеба солдатского, да немного сыра. Но это ничего, пуще голода его жажда мучила. Он взглядом искал воды, очень пить хотелось. На ручей он и не рассчитывал, уже и луже был бы рад. Лужи в низинах на дороге были, в колеях вода стояла. Вернее, не вода — грязь, лужи почти высохли. Так что до темна, он очень хотел найти лужу с чистой водой. Торопился.

Уже света