И прадеда не похороню по-человечески… обоих нас не похоронят.

Что делать-то?

– Извини, дед Максим, – наклоняюсь я к нему. – Обожди еще чуток, лады? Ведь больше же ждал…

Скатился с края ямы комок земли, толкнул руку погибшего бойца. Словно дернулась она в успокаивающем жесте – мол, не переживай, дождемся!

Снимаю с его пояса ножны со штыком. Хороший штык у СВТ – широкий, ножевой. В рукопашке – самое то. А вот на винтовке… Лучше бы старый, тот удобнее. Ну да ладно, у меня еще один есть – на поясе висит. Да еще топор! И лопата – ее же нельзя в лесу оставлять, непорядок! Не поймет меня хозяйственный ефрейтор. Правда, я навьюченный буду… не как верблюд, но около того. Ну и ладно, меньше подозрений вызову.

Народ уже собрался у повозки и нетерпеливо притопывал ногами, ожидая последних подходящих. Орднунг – есть все должны сесть одновременно. И одновременно же закончить.

– Макс! – окликает меня ефрейтор. – А где Фишке? И что это ты сюда приволок?

Винтовка лежит у меня на плече неправильно, прикладом вверх, таким образом, что вперед торчит тускло поблескивающий штык.

– Там в кустах валяется убитый русский! – кивком указываю направление. – Вот это я у него забрал – она с оптическим прицелом!

– Да? Ну а Вольдемар куда запропал?

– Он что-то там нашел… ну у этого русского. Вот и задержался немного. Сказал, что сейчас прибежит.

Мюртц хмурится – видимо, знает об этой привычке нашего партийца.

– Ну тем хуже для него! Поздно приходящим – кости! Начинайте, парни!

Подхожу к телеге. Все уже столпились возле нее, тянут руки к нарезанному хлебу и исходящему паром котлу с чаем. Все без оружия – винтовки стоят в козлах метрах в пяти от телеги. Только Мюртц не выпускает из рук автомата. И в десяти метрах от нас прохаживается часовой. У него оружие за плечом – как и положено по уставу. Слава богу, что показанный мною «альпийский хват» пока у нас не прижился. Было бы существенно хуже: перехватить оружие из этого положения – пара пустяков.

Аккуратно снимаю с плеча лопату и втыкаю ее в землю. Беру СВТ правой рукой за ствол, прямо возле места крепления штыка. А левой перехватываю чуть дальше.

Странный хват?

Кто б спорил…

Ни выстрелить, ни штыком ткнуть… никого это движение не настораживает.

А про приклад – забыли?

Про то, что СВТ в общем-то немало весит и приклад у нее окован снизу сталью? Толстая такая пластинка миллиметра три толщиной…

Но ведь так прикладом не бьют!

А кто это вам сказал?

По-всякому бьют… и так тоже.

Некрасиво? Да.

Неэффективно?

А вот мы сейчас и посмотрим…

Левая рука вперед, правая – на себя!

И окованный сталью приклад, с каким-то гудением разрезав воздух, лупит Мюртца точно в лоб!

Такого удара не выдержит никакая голова, даже чисто арийская. А он у нас – вообще австриец.

Словно сбитая бабка из старой игры, ефрейтор слетает с повозки на землю.

Поворот направо!

Приклад снова рассекает воздух. И на землю падает еще кто-то из солдат.

На колено!

Руки – обратное движение, протянуть вперед… приклад толкает меня в плечо. Выстрел!

Не успевший ничего понять часовой кулем оседает на землю. Винтовку он снять так и не успел.

Вскакиваю на ноги. В винтовке еще два патрона, и первая пуля достается Франку – он бросился к оружию. Нет, парень, извини, но моя жизнь дорога мне больше.

Ножевой штык со свистом разрезает воздух, и кто-то хватается руками за горло.

Пятеро… если еще и партийца посчитать, так шестеро.

За винтовку хватаются сразу несколько пар рук, и я нажимаю на спусковой крючок.

Осечка…

Ладно, я чего-то подобного и ожидал.

Отпускаю свое оружие – берите, не жалко!

Винтовку тотчас же перехватывает Фишман. Рвет на себя затвор, и патрон вылетает в сторону. Больше там ничего нет… и ты напрасно потерял время. Почему?

А про топор за поясом все позабыли?

Я – не забыл. И кинувшийся ко мне со штыком в руках Хельмут Горстмайер тотчас же в этом убеждается. Зажимая разрубленное плечо, он оседает на землю.

Фишман делает отчаянный выпад винтовкой вперед. Штыком пробуешь драться? Ну-ну… валяй…

Топор лязгает о ствол и почти тотчас же скользит дальше, снимая тонкую стружку с ложа винтовки. Все-таки он хорошо заточен, не зря столько бруском его выводил. Пальцев Фишмана я почти не замечаю… так, легкая задержка в движении лезвия.

Резкий разворот назад, взмах топора – об обух с лязгом бьет лопата. Огюст Майерс! А где еще двое?

К оружию бегут. К своему. И бежать им – еще четыре шага. Майерс должен меня удержать здесь все это время.

Сможет?

Отпрыгиваю назад и без замаха, снизу, швыряю топор. Ну и что, что обухом попал? Тоже, знаете ли, совсем не подарок. Огюст припадает на ногу – больно!

А я кувырком перекатываюсь – прямо через разложенную на телеге еду.

К Мюртцу.

За его автоматом.

Вот он – мои пальцы нащупывают рукоятку. Затвор на себя, кувырок вбок…

Винтовочная пуля чиркает по краю телеги.

Та-та-та-тах…

И у стрелка подламываются колени.

Вновь сухо кашляет автомат.

Брякается о землю винтовка.

Все…

Нет больше стрелков.

Падаю на землю, переваливаясь через борт, и, не успев встать, стреляю сквозь колесо по Огюсту. Он как раз начал выпрямляться. Начал… но не успел.

А где Фишман?

Вон он – бежит к кустам, зажимая раненую руку. Сообразил-таки… Извини, Хорст, ты, может быть, и неплохой человек. Хороший плотник. Возможно, что и любящий отец. Вот и оставался бы ты дома. У себя дома. Там и проявлял бы свои положительные качества. Но нет – вы все пришли сюда. Туда, куда вас никто не звал. И здесь – у меня дома – все ваши положительные стороны никого не интересуют. Ты – враг. И все этим сказано!

Хорст упал в полуметре от кустов. Его вытянутая вперед рука даже успела ухватиться за тонкую веточку…

А вот теперь можно вернутся к кустам. Я еще не закончил там своих дел.

Извини, дед Максим, пирамидку я тебе сейчас сделать не могу, уж прости. Но имя твое еще и на котелке штыком выцарапал, и на ложке, что в кармане брюк лежит. Помню я, что с теми медальонами происходит: не каждый спец спустя много лет эти строчки карандашные прочесть может. От глаз чужих я могилу твою укрыл – сразу не найдут. Нельзя иначе. Свежее захоронение отыщут, могут и вскрыть. Кто знает, какие такие мысли в головах у этих сыщиков будут? Не просто так рыть станут – десяток солдат разом лег, такое в тылу не каждый день происходит.