– Заходите, Вера Николаевна.

Он встретил ее в прихожей, но теперь уже не в домашней куртке, а в сером костюме, как будто заранее ждал ее визита. Вместо рубашки с официальным галстуком под пиджаком был тонкий белый пуловер из хлопка. Скорее всего, изображение с камеры над входом в дом выведено у него на экран компьютера или телевизора. Михаил Борисович поглядывал туда, чтобы ее не пропустить, перехватить, когда она выйдет из лифта, и тогда встреча окажется почти случайной. Наивный план для опытного и умного человека. Да еще костюм надел, чтобы при «случайной» встрече выглядеть более эффектно. Костюм не из дешевых, кстати.

– Ждали меня? – напрямую спросила Вера.

– Ждал, – не стал отрицать Осорин.

– Хороший костюм на вас, – сделала комплимент соседу Бережная и решила пошутить, – вот только не могу определить бренд. Похоже на Каваллер Рокфеллер, но пуговиц нет бриллиантовых четырехкаратных. Неужто в ломбард отнесли пуговицы?

– С удовольствием это сделал бы. Но это не Рокфеллер старался, это произведение все того же мастера, который ореховое печенье для меня готовит. Талантливый человек – талантлив во всем. Екатерина Георгиевна долгое время работала швеей у известного отечественного кутюрье, но потом они разошлись во взглядах на то, каким должен быть мужской костюм.

– Костюм может быть любым, если он хорошо сидит и не состоит из пиджака с цветными колготками.

– Именно в этом вопросе они и схлестнулись. Но теперь она с мужем живет на моих двадцати сотках, где я построил им домик. У них там две немецкие овчарки…

Осорин как будто только сейчас заметил, что Вера не снимает шубку, и подошел к ней.

– Позвольте, я вам помогу…

– Спасибо, но я зашла лишь затем, чтобы пригласить вас сегодня на чай.

– С чабрецом и мятой? С удовольствием.

– Через полчасика и заходите.

Вера шагнула в незакрытую дверь и спросила:

– А кто муж у Екатерины Георгиевны?

– Военный в отставке и с очень большим опытом.

Сидели за столом, не спеша пили чай и разговаривали на отвлеченные темы. Михаил Борисович восхищался и напитком, и драниками, делая при этом комплименты самой Вере. И наконец признался.

– Я все-таки проверил вас, вы уж извините.

– Я понимаю, каждый имеет право знать, кто живет у него за стеной.

– Вы, как выяснилось, известный человек. Столько восторгов в ваш адрес! И я готов присоединиться.

– А не пытались найти ту писательницу?

– Какую? А-а… – вспомнил Осорин, – мою якобы однофамилицу? Если честно, то я даже не вспомнил о ней.

Он произнес это так естественно и непринужденно, что Вера усомнилась. Наверняка он проверял. Должен был проверить, убежденный в том, что родственников у него нет. А если все-таки есть еще один представитель древнего рода, то в этом необходимо было убедиться.

Михаил Борисович тут же вернулся к разговору, причем сделал это так стремительно, словно спешил отвлечь Веру от воспоминаний о какой-то писательнице.

– А сейчас над чем работаете? Есть ли какое-то интересное дело?

– Каждое дело интересно по-своему. Но я вдруг вспомнила на днях о резонансном преступлении, совершенном почти четверть века назад, – об убийстве банкира Коклюшкина.

– Понятно, – улыбнулся Осорин, – вы меня тоже проверили. Я, конечно, не следователь, но Аркадий Маркелович был моим учителем, наставником и почти другом, учитывая степень взаимного доверия. Он был очень хорошим специалистом, заведовал кафедрой бухгалтерского учета, потом банковского дела. Но наука не стоит на месте, тем более когда меняется экономика, уходит планирование, и на смену той форме собственности, что была в Союзе, приходит другая.

– Простите, я не специалист в экономике, но мне казалось, что в СССР было две формы собственности: государственная и колхозно-кооперативная.

– У вас глубокие познания, – кивнул Осорин, – тридцать лет назад не все мои студенты знали это.

– Нам, юристам, тоже преподавали экономику. И преподаватель на экзамене решил поиздеваться надо мной, спросил: «В Советском Союзе возможен переход объекта собственности из одной формы в другую?»

– Явная провокация, – рассмеялся Михаил Борисович, – нет, конечно.

– А я ответила, что это возможно: в Советском Союзе объект собственности мог сменить три формы.

Осорин потряс головой, отрицая это утверждение, и произнес:

– Ну, это невозможно.

– А я сказала, что если какой-то гражданин владеет автомобилем – это личная собственность. Как только он начинает на своем автомобиле таксовать, то автомобиль формально становится частной собственностью, потому что частная собственность – это собственность на орудия и средства производства. Но как только об этом узнают правоохранительные органы, то по решению суда автомобиль конфискуется, и он становится государственной собственностью, а если конфискованный автомобиль продается колхозу, то он становится…

– Колхозно-кооперативной собственностью… – засмеялся Осорин и воскликнул: – Браво!

Потом покачал головой:

– Верочка, вы – гений!

И продолжил:

– Преподаватель, надеюсь, оценил ваш юмор?

– Нет, он сказал, что у меня каша в голове, и он готов со мной встретиться еще раз, после чего поставить свою оценку в мою зачетку. Я сказала, что посоветуюсь с папой. Он, естественно, поинтересовался, кто мой отец. Я ответила, что он возглавляет отдел по противодействию коррупции, соврала, конечно. Но тут же получила оценку «отлично».

– Заслуженную, разумеется. Не помните фамилию преподавателя?

– Доцент Печерский.

– Серьезно? – не поверил сосед. – Мы с ним в аспирантуре вместе учились. У него возникли проблемы с защитой. Диссертацию отправляли на доработку…

– Да бог с ним, – отмахнулась Вера, – меня интересуют обстоятельства смерти вашего учителя Коклюшкина. Убийца ведь не был найден…

– К сожалению, – согласился Осорин, – но я вам скажу, что Аркадий Маркелович был глубоко порядочным человеком. Уже после того, как он возглавил банк, на него вышел некий чиновник от… но это неважно, он предложил ему стать членом-корреспондентом Академии наук. Объяснил, сколько это будет стоить. Тогда, в начале девяностых, все продавалось и покупалось: степени, звания, должности… Да и сумму тот чиновник назвал не такую уж запредельную для Коклюшкина. Но Аркадий Маркелович его просто послал. Интеллигентный человек, он еще долго не мог успокоиться. Говорил мне, что мечтал об этом долго, считал, что заслужил стать членом-корреспондентом за свой вклад в науку, но чтобы вот так нагло ему предложили, представить не мог.

– И все-таки…

– Вас интересует, за что его убили?