по чужой партитуре, или, научившись у своих режиссеров, попытался сам поставить свою пьесу? И так ли прост был этот генерал, у которого в «большой спальне, в платяном шкафу, в белье,— цитирую допрос,— была обнаружена папка с большим числом совершенно секретных документов, содержащих сведения особой государственной важности»?185

Сам Абакумов, понимая всю тяжесть предъявленных ему обвинений, пытался оправдаться, отправив письма Сталину, Маленкову, Берии, Шкирятову, Игнатьеву. В них он излагал свою версию случившегося.

Согласно ец, в поле зрения 2-го Главного управления МГБ Я. Г Этингер попал не позднее 1949 г. Он «неоднократно допускал враждебные выпады против Вождя, что было зафиксировано оперативной техникой»186. Уже в ноябре 1949 г. рассматривалась возможность ареста Этингера. Однако руководитель личной охраны Сталина генерал-лейтенант Власик передал установку: Этингера и другого крупного ученого-биохимика, специалиста-онколога, Героя Соцтруда Б. И. Збарского (кстати, одного из ученых, мумифицировавших тело Ленина) перевести на менее заметные должности и уже потом арестовать.

Абакумов напоминал, что именно МГБ 15 апреля 1950 г. просило у ЦК ВКП(б) разрешение на арест Этингера. Санкцию на арест тогда вновь не получили. «Такие аресты, как аресты ученых,— писал в свое оправдание Абакумов,— всегда являлись важными, и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили всегда с особой тщательностью»187 16 ноября Абакумов вновь направил записку, на этот раз Сталину, в Сочи, с просьбой дать разрешение на арест Этингера. Эта записка была у Поскребышева, затем попала Булганину. Тот запросил Абакумова, «как быть», и «я,— писал опальный министр госбезопасности,— ему ответил, что Этингер — большая сволочь и его следует арестовать, после чего тов. Булганин дал согласие на арест».

Во время допросов Этингера, проходивших с участием самого Абакумова, министр требовал от подследственного признаться, «как он залечил Щербакова». Этингер же пытался объяснить, что Щербаков был тяжко болен, сообщал всякие непонятные и раздражавшие Абакумова медицинские сведения, из которых, однако, следовало, что врачом, лечившим Щербакова, был не Этингер, а Виноградов (Этингер был только консультантом), «а называя Виноградова, он ничего отрицательного о нем не показал»188 Абакумов отвел все обвинения в том, что по его приказу арестованного перевели в холодную камеру, что стало якобы причиной его смерти. Содержание заключенного определял сам следователь, которым был Рюмин, «и умер Этингер, придя с допроса от тов. Рюмина»189

Однако объяснения Абакумова не принимались в расчет его следователями. Рюмин, служивший в ведомстве Абакумова (кстати, был выдвинут на работу в центральном аппарате МГБ самим Абакумовым за несомненные палаческие достижения), предъявил новые обвинения против своего бывшего министра. Он утверждал, что от него требовали при допросах собирать компрометирующие данные против руководящих государственных и партийных работников. Среди тех, против кого собирался компромат, были Б. Л. Ванников и А. П. Завенягин, организаторы работы по созданию советского ядерного оружия, тесно связанные с Л. П. Берией190

В ходе расследования было установлено, что по личному распоряжению подчиненного Абакумову министра госбезопасности Грузии Н. М. Рухадзе был организован сбор компромата на самого Берию. В квартире у матери Берии в Тбилиси была установлена подслушивающая аппаратура, МГБ «разрабатывал» казавшиеся подозрительными связи мужа сестры Берии191

Абакумову предъявлялись и другие обвинения — нарушение процедуры следствия, фальсификация допросов. Здесь оправдания бывшего министра были более убедительными. На допросе 10 августа 1951 г. он сообщил: «В ЦК ВКП(б) меня и моего заместителя Огольцова неоднократно предупреждали о том, чтобы наш чекистский аппарат не боялся применять меры физического воздействия к

192

арестованным — шпионам и другим преступникам»

В системе всеобщей слежки действия Абакумова были до известной степени санкционированы высшим политическим руководством страны. 9 сентября 1950 г., менее чем за год до начала «дела Абакумова», было принято Постановление Политбюро № 77/310, по которому в структуре МГБ создавалось Бюро-2, которому поручалось, как гласил этот документ, «выполнять специальные задания внутри Советского Союза по пресечению особыми способами вражеской деятельности, проводимой отдельными лицами». Функции этого отдела были исключительно широки: это «наблюдение и подвод агентуры к отдельным лицам», а «также пресечение преступной деятельности» путем «компрометации, секретного изъятия, физического воздействия и устранения». Агентуру для этого Бюро подбирали из шоферов такси, парикмахеров, служащих и врачей поликлиник, официантов. В сущности, узаконивалась (если это понятие здесь вообще применимо) та практика, которая привела к политическому убийству Михоэлса. Вместе с тем тщательный, глубоко засекреченный механизм слежки распространялся и на высшее руководство страны. Абакумов становился, таким образом, опасным для многих участником борьбы за власть.

В конце концов Абакумову были предъявлены формальные обвинения — в измене Родине в связи с отказом расследования деятельности еврейских террористических организаций и в утрате секретных документов. Последнее обвинение в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 июня 1947 г., устанавливавшим ответственность за разглашение секретных сведений и утрату документов, совпадало с таким же обвинением, несколько раньше предъявлявшимся Н. А. Вознесенскому, обвиненному по «ленинградскому делу».

Вместе с Абакумовым было арестовано большинство руководителей МГБ. В извечном соперничестве карательных органов — в данном случае абакумовского МГБ и МВД — верх явно брало МВД в союзе с Маленковым. Арестованы были заместители министра МГБ С. И. Огольцов и Е. П. Питовранов, начальник Следственной части А. Г. Леонов и его заместители — М. Т. Лихачев, В. И. Комаров и Соколов, начальник отдела «Д» МГБ А. М. Палкин, бывший начальник 1-го Главного управления МГБ Г. В. Утехин, помощник Абакумова Я. М. Броверман. Среди многочисленных обвинений, предъявленных им, обратим внимание на то, что они допускали «в следственной работе грубые нарушения социалистической законности... по большинству дел допросы арестованных не фиксировались протоколами... применялись к арестованным извращенные методы следствия и, в частности, широко было распространено применение к арестованным физических мер воздействия, санкционированное во всех случаях бывшим министром Абакумовым».

В расследовании «дела Абакумова», которое велось С. Д. Игнатьевым под непосредственным контролем Маленкова и Сталина, наметилось два основных направления, впрочем, связанных между собой.

Дело врачей и МГБ

Безусловно, главным среди них становилось дело «о шпионской и террористической деятельности врачей-вредителей», имевшее отчетливую антисемитскую окраску и ставшее продолжением политических процессов конца 40-х гг.,— «Шпионского центра в Еврейском антифашистском комитете». Вторая линия следствия — это разгром МГБ, за которым стояла возможность (частично реализованная в следующие годы) вмешаться в борьбу за власть. 23 июля 1952 г. заместитель министра госбезопасности С. И. Огольцов подал