Однако, хотя посредством газетных статей и подобного лоббирования и в самом деле удалось предотвратить некоторые меры либерализации[225], чаще всего правительство просто игнорировало критику. До периода контрреформ 1880-х годов власти проводили в целом доброжелательную и открытую иммиграционную политику. При этом следует, однако, отметить, что международное взаимодействие никоим образом не было единственной причиной, подтолкнувшей Россию к либерализации и открытию границ, – даже в 1860-х, в период экономического бума и международного либерализма. Хотя ряд двусторонних соглашений весьма расширил права и защиту иностранцев, различные статьи в тех же самых договорах и соглашениях создали гораздо более строгую систему контроля над международной миграцией дезертиров, бродяг, евреев, иезуитов, цыган, революционеров, преступников и политических радикалов. Просматривая толстые папки с повседневной дипломатической перепиской между представителями России, Австрии и Османской империи, быстро замечаешь, как тесно взаимодействовали эти страны, когда речь шла о контролировании передвижений людей, входивших в указанные категории. В этом смысле «долгий мир» XIX века упростил не только международную миграцию и «смешение народов», но и тесное сотрудничество соседних государств в деле ограничения частоты случаев пересечения их общих границ нежелательными группами и индивидами[226].

Нативисты реагировали на весьма реальный и значительный рост числа иммигрирующих в Российскую империю иностранцев, который, в свою очередь, был частью существенного роста международной миграции и количества путешествий по всему миру. Как правило, отклик нативистов на иммиграцию фокусировался на земельном вопросе. Приглашение иностранцев приехать и заселить обширные и свободные степные земли, последовавшее в конце XVIII века, в XIX веке исчерпало себя – прежде всего потому, что в пореформенные десятилетия быстрый рост населения привел к серьезной нехватке пахотных земель во многих областях империи. То, что земельный вопрос стал основным для внутриполитической повестки дня, изменило положение иностранных поселенцев в глазах как общественности, так и государства. Иностранные фермеры – «колонисты» приняли на себя основной удар со стороны нативистов[227].

В то же время государство начало отменять некоторые привилегии, дарованные ранее колонистам как раз с целью побудить их к иммиграции в Россию. Свойственная эпохе Великих реформ идеология гражданства в сочетании с этими факторами породила мощный довод, согласно которому колонисты должны были быть уравнены с другими подданными в правах и обязанностях перед законом. Это привело к принятию закона 1871 года, отменившего особый юридический и общественный статус «колонист» и подведшего натурализованных колонистов под общероссийские законы[228]. Когда в 1874 году Великая реформа ввела принцип всеобщей воинской повинности, колонисты потеряли и освобождение от нее – свою самую важную привилегию. Результатом стала широкомасштабная эмиграция колонистов-поселян, как немцев, так и представителей других национальностей[229]. Данный закон чаще всего описывают в контексте имперской политики «русификации». Однако его можно рассматривать и как элемент характерного для эпохи Великих реформ отказа от старой парадигмы сепаратных сделок в пользу идеи гражданства. Государство требовало от колонистов, чтобы они стали российскими гражданами со всеми соответствующими правами и обязанностями. С точки зрения данного исследования одним из важных результатов этих действий стал внезапный рост значения статуса гражданина. Колонисты – иностранные подданные сохраняли освобождение от военной службы, но натурализованные колонисты несли воинскую повинность.

Законы и практики, регулирующие присвоение статуса гражданина, всегда предполагают напряженность между, с одной стороны, универсализмом, а с другой – тенденцией по-разному подходить к происходящему на разных границах страны и к различным народам. Во многих отношениях российскую политику гражданства можно представлять лишь как набор сепаратных сделок с отдельными народами и группами, еще в большей степени дифференцированных в зависимости от того, о каких приграничных территориях шла речь. Возьмем, например, случай миграции евреев: Российская империя продолжала свою давнюю практику составления особых юридических статей, регулирующих передвижения евреев из различных приграничных областей. Законы были гораздо более благосклонны к международной миграции среднеазиатских и караимских евреев на южных и восточных границах империи, чем к передвижению евреев через границы с европейскими государствами[230].

Однако новый дух законности и универсальности юридических и административных норм, характерный для эпохи Великих реформ, ставил под вопрос подход, предполагавший заключение дифференцированных сепаратных сделок. Во внутренней переписке российских чиновников есть немало примеров отклонения предложений применить дифференцированный подход, который рассматривался как несовместимый с внутригосударственными и международными юридическими нормами. Российские юристы и чиновники, как правило, придерживались часто повторяемого принципа, согласно которому законы должны применяться повсеместно, в то время как административная практика допускает некоторую вариабельность[231]. Более того, административные практики, применявшиеся в одном регионе, часто влияли на таковые в других регионах. Различия и сходства российских процессуальных норм можно увидеть на примере двух важных, но очень разных приграничных областей: немецкой и дальневосточной.

Германо-российская граница гражданства