В течение следующих двух недель Чаттертон участвовал во всех подобных рейдах. Другие военнослужащие говорили ему, что это верный способ побыстрее угодить в мешок для трупа, но он их не слушал. Все, что он сейчас знал наверняка, – так это то, что он хорошо выполняет свою работу и что работа эта важная. Он снова и снова вызывался добровольцем, причем не только пойти вместе со взводом, но и быть первым в цепочке идущих бойцов во время патрулирования, что для санитара было делом неслыханным. Он тем самым подвергал себя опасности нарваться на обычную мину, мину-сюрприз и стать мишенью для снайпера, но он ведь при этом оказывался в первых рядах, где человек может многое увидеть. Снова и снова ему приходилось бегать под пулями, чтобы вытаскивать своих раненых товарищей. Мир оживает, когда человек получает возможность проявить себя с наилучшей стороны.

Чаттертону хватило одной-двух недель для того, чтобы получить ответы, за которыми он сюда приехал: Америке во Вьетнаме места нет; cолдаты – герои; люди – звери. Тем не менее он продолжал идти первым в шеренге бойцов во время патрулирования, продолжал смотреть на то, как люди живут и умирают, как они принимают решения и как они проявляют себя в критических ситуациях. За несколько месяцев он составил короткий перечень истин, которые он увидел отраженными в жизни и смерти окружавших его людей. Истин, которые стали его жизненными принципами:

– если бы данное дело было легким, его уже сделал бы кто-то другой;

– если ты всего лишь идешь по следам другого человека, ты уклоняешься от проблем, которые крайне необходимо решить;

– совершенство достигается подготовкой, настойчивостью, концентрацией и стойкостью. Стоит отступиться хотя бы от одного пункта из этого перечня – и ты станешь заурядным;

– жизнь то и дело предоставляет человеку возможность принимать кардинальные решения. Это своего рода перекресток, на котором человек решает, идти ли ему дальше или остановиться. Эти решения оказывают влияние на всю его последующую жизнь;

– проверяй все: не все является таким, каким оно тебе кажется, или таким, каким его описывают тебе другие люди;

– легче всего ужиться с таким решением, которое основано на искреннем чувстве правильного и неправильного;

– зачастую погибает именно тот, кто начал нервничать. Тот, кто уже не переживает, кто сказал себе: «Я уже мертвый. Живу ли я или умираю – это не имеет значения. Единственное, что имеет значение, так это та оценка, которую я даю самому себе» – является самой грозной силой в этом мире;

– самое худшее решение – это отказаться от дальнейших попыток.

После года, проведенного в основном на полях сражений, Чаттертон поехал в Гарден-Сити в отпуск, чтобы увидеть, как отразится его пребывание в армии на дальнейшей жизни.

Он едва мог говорить и проводил бульшую часть дня в лежачем положении, причем прямо на полу. Иногда он начинал рыдать, а затем снова замолкал. Обратно во Вьетнам он не поехал. Вместо этого он дослужил положенный срок в воинской части, расположенной возле старинной крепости Форт-Гамильтон в Бруклине (рассказывая там психиатрам то, что они хотели от него услышать), женился на женщине, с которой был едва знаком, и вскоре развелся с ней. При этом он не прекращал удивляться тому, что стало с человеком, который когда-то хотел найти ответы на многие вопросы.

В течение пяти лет Чаттертон перескакивал с одной работы на другую, нигде не задерживаясь подолгу и нигде не пуская корней. К 1978 году ему пришло в голову, что жизнь может вот так ускользнуть от него, пока он терзается мрачными воспоминаниями, и что такой своей беспутной жизнью он позорит память тех, кто не вернулся из Вьетнама.

Он пошел работать рыбаком, занимающимся ловлей гребешков[22] в округе Кейп-Мей, в самой южной точке побережья Нью-Джерси. Работа состояла в том, чтобы рыться в кучах ила, намытого у берега землечерпалками, собирая гребешки и отбрасывая в сторону всякий «мусор». Чаттертона же, наоборот, привлекал именно такой мусор. «Не возражаете, если я заберу вот это себе?» – то и дело спрашивал он. Вскоре в его доме было полным-полно пушечных ядер, мушкетов, битого фарфора и кремневых пистолетов.

Ловля гребешков была очень прибыльным делом вплоть до 1981 года. В этот год рынок моллюсков обвалился, но к этому времени Чаттертон уже осознал, что хочет зарабатывать себе на жизнь с помощью моря. Он записался в частную школу водолазов в Камдене. Когда его подруга Кэти спросила, какую это даст ему профессию, Чаттертон признался, что даже и понятия не имеет.

Инструктор в этой школе говорил, что, чтобы преуспеть в качестве водолаза, нужно научиться производить под водой сварочные, строительные и ремонтные работы. А вот чтобы добиться грандиозного успеха, нужно уметь импровизировать в неблагоприятных условиях окружающей среды, находить способы делать возможным то, что кажется невозможным, решать проблемы, характер которых меняется буквально каждую минуту.

«Именно это я и делал во Вьетнаме, – подумал Чаттертон. – И именно в этом я могу проявить себя лучше всего».

Закончив курс обучения в школе водолазов в 1982 году, он устроился на работу в частную компанию, выполняющую подводные работы в Нью-Йоркской бухте. Там он стал заниматься разрушением бетонных конструкций, сваркой опорных балок под Саут-стрит и установкой ограждений на столбах под вертолетной площадкой, принадлежащей администрации порта. Каждый час работы требовал от него мышечного напряжения и умения ориентироваться вслепую, поскольку работать зачастую приходилось в больших полостях или туннелях, в которых ничего не было видно из-за плавающих в воде частичек ила. Бригадиры быстро заметили, что Чаттертон отличается от остальных работников, причем не потому, что он забирался в самые труднодоступные места и не отступал даже тогда, когда его тело немело от холода, а потому, что он по-особенному ориентировался в окружающем его пространстве. В условиях нулевой видимости он использовал свое тело, свой водолазный шлем и даже свои ласты для того, чтобы определить контуры своего рабочего пространства, составляя в уме трехмерные схемы из тех форм, которые он так или иначе нащупывал. Освободив себя от зависимости от обычного зрения, он научился видеть при помощи своего воображения, а это означало, что нет такого места под водой, в которое Чаттертон не смог бы добраться.

Даже дома он мысленно находился под водой. Принимая душ, он видел мысленным взором, как различные предметы опускаются на дно. Сидя за завтраком, он прокладывал пути экстренной эвакуации на светокопиях, которые он брал домой с работы. За период времени, когда он каждое утро погружался в реку Гудзон, у него испарились даже малейшие основания для страха. Не потому, что он не верил, что самое плохое с ним не может случиться – побывав во Вьетнаме, он знал, что еще как может. Он просто знал, что, если он завязнет в тине – или потеряет возможность дышать, или зацепится за острый выступ на какой-нибудь стене, – он сумеет выкарабкаться, потому что он мысленно уже побывал в этом трудном месте и заранее продумал, как ему из него выбраться.