litbaza книги онлайнРазная литератураДоктор, который любил паровозики. Воспоминания о Николае Александровиче Бернштейне - Вера Талис

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 143
Перейти на страницу:
потому, что Гельфанд среди прочих разных вещей одно время довольно энергично занимался проблемами так называемой машинной диагностики, созданием «помощника врача». В университете в лабораторном корпусе у него была целая группа, которая специально занималась именно этими вещами, диагностикой в какой-то степени. Например, у человека инфаркт и нужно решить вопрос, надо ли ему операцию сделать или можно его лечить только медикаментозно. По каким признакам можно решить, что для больного более целесообразно? Составляли вопросник, опрашивали больных, сопоставляли разные истории болезни. Так вот, тогда у нас произошел такой казус: среди вопросов был такой: «Курите вы или не курите?» Люди, которые говорили, что курят, давали более благоприятный прогноз, чем некурящие. Все врачи говорили, что это какая-то ерунда, но упорно эта закономерность повторялась раз от разу. Собирали больше материала, и все равно получалось то же самое. В конце концов оказалось, что надо было спрашивать, курили ли вы когда-то, бросили ли вы? Потому что те, кто говорил, что он не курит, – это были просто те, которым было так плохо, что они бросили курить. Очень яркий был пример, и мы в связи с этой историей очень часто вспоминали рассказ Николая Александровича о его постановках диагноза. Потому что когда мы у врачей пытались выяснить, как они ставят диагноз, то они что-то говорили, но когда их дотошно начинали спрашивать, то оказывалось важным много такого, о чем они не сразу вспоминали: и то, как больной вошел, и как его спросили, хотя они не сразу даже сами себе отдали в этом отчет, это происходило у них подсознательно. Надо расспрашивать врача дотошно, стараясь понять, знает ли он сам, на что он больше обращает внимание, и нельзя ли ему помочь выяснить те дополнительные факторы, по которым он ставит диагноз, сам не отдавая себе в этом отчета.

Он рассказывал на семинаре притчи?

Если это даже и было, то я не запомнил. В основном это был деловой рассказ. Вот эта история о диагнозах запомнилась, может быть, потому, что мы потом к ней неоднократно обращались. Еще я вспоминаю, что, кажется, у Николая Александровича был сын. Я это запомнил потому, что был момент, когда собирали деньги этому сыну, так как он был не в Москве и у него были финансовые трудности. Так вот, мы собирали ему деньги, чтобы помочь. Поэтому я вообще узнал, что у него есть сын, так как до этого я о нем ничего не знал. Кстати, когда выходил наш лабораторный сборник 1966 года, где нам с большим трудом удалось поместить его портрет, то у нас установились очень хорошие отношения с Владимиром Исааковичем Левантовским, заведовавшим отделом механики в издательстве «Наука». А когда умер Николай Александрович и остались неизданные его рукописи, то мы пытались как-то договориться с Левантовским, чтобы издать их у него. И даже одна из этих рукописей у меня лежала и, наверное, лежит где-то до сих пор в машинописном виде. Тогда это не удалось сделать, хотя мы очень старались, очень его уговаривали. У Левантовского, кстати, Миша Бонгард издал свою книгу «Проблемы узнавания», и избранные труды Цетлина удалось также издать, но работы Николая Александровича издать нам не удалось.

А почему рукопись не удалось издать?

У них был свой редакционный совет. Что-то их там не устроило. Тем более что этот отдел предпочитал то, где было больше математики. Все же отделение механики у них было, не столько биология им нужна была, сколько механика. Немножко не профильно. Хотя проблемы узнавания тоже от механики далеки, но у Бонгарда эти вещи были почти математизированные. Программы для узнавания, которые, кстати (ведь все в этом мире очень сильно переплетено), использовались в медицинской диагностике, я имею в виду, например, программы Бонгарда для узнавания, к какой группе больной относится…

На прощании вы были? От кого узнали о смерти Николая Александровича?

Нет, на прощании я не был, я не был лично с ним знаком. Узнать я узнал, но на прощании не был. С ним близко были знакомы и даже дружили в какой-то степени, немножко конкурируя друг с другом, Виктор Семенович Гурфинкель и Алик Коц. Я вообще иногда про Николая Александровича рассказывал, особенно детям. Я ведь преподавание не бросил. Моя жена помогала Израилю Моисеевичу Гельфанду организовать заочную математическую школу в 1964–1965 годах. Они организовали школу, в которой училась тысяча школьников со всего Советского Союза, из самых разных республик, по переписке[67]. Я им очень завидовал, потому что они преподают, а я только своей наукой занимаюсь, и я стал уговаривать Израиля Моисеевича, и мне удалось его уговорить организовать в этой же школе биологическое отделение. В 1975 году оно было организовано и до сих пор работает. Сейчас ему 35 лет. Наиболее способных, интересных школьников мы приглашали на лето в Москву, человек двадцать – тридцать, чтобы можно было их пристроить и чтобы они поместились в классе. Мы с ними очно занимались, отчасти готовили к поступлению в университет, отчасти просто повышали их уровень. Я там читал разные лекции для них, и из этих лекций получилась книжка. И обычно одна лекция была про Бернштейна[68], и в ходе подготовки к этим лекциям я смотрел разную литературу и собирал эти данные, и составилась статья для школьников.

В этих лекциях вы пишете, что семинары Гельфанда иногда проходили в саду Института Бурденко.

Да, и это было очень странно. Там у них есть хороший довольно сад для прогулок выздоравливающих, и мы несколько скамеек сдвигали друг к другу. А иногда даже, когда народу приходило на лекцию мало, говорили: «А давайте будем гулять как в Древней Греции в Академии гуляли?» Но это все-таки было довольно трудно, потому что лектор все же должен быть лицом к аудитории и как ходить – непонятно, и мы решили, что древние греки были какие-то очень ловкие люди. Так что мы старались все-таки в том саду на чем-то сидеть. А еще одна из легенд о Николае Александровиче была та, что после «павловской» сессии[69], когда ругали Анохина, Николай Александрович понял, что его выгонят с работы, и решил, что лучше уйдет по собственному желанию. И он придумал, как ему оригинально уйти. (Не помню, кто мне это рассказывал, но я это слышал несколько раз.) Он решил, что напишет, чтобы ему для эксперимента предоставили жирафа, потому что у жирафа очень длинные ноги, очень удобно у него всякие параметры регистрировать, а если они ему жирафа не предоставят, то он тогда увольняется!

В чем

1 ... 25 26 27 28 29 30 31 32 33 ... 143
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?