– Боже мой! Не смотри на меня так! – он резко отпустил ее и отвернулся, презирая себя за свой порыв.

Эмма нервно сцепила руки. Теперь, когда она была свободна, она почувствовала, что не может уйти. Не имело значения, каковы были причины его действий, она знала только, что он был нужен ей больше, чем когда-либо. Любовь, которую она питала к нему в семнадцать лет, вместо того, чтобы угаснуть, как она надеялась, только окрепла и стала сильнее. И сейчас она любила его со всей страстностью женщины, которая в ней пробудилась.

Он небрежно стряхнул с костюма песок и сухо сказал:

– Одевайся и пойдем в дом.

– Деймон, – прошептала она робко.

– Молчи! Ничего не говори, – произнес он хрипло.

– Деймон, не будь таким! Его лицо побелело под загаром.

– Каким таким? – словно взорвался он. – Не обманывай себя, Эмма! Я не тронул тебя не потому, что мне стало тебя жаль – я не хочу лишиться самоуважения из-за какой-то маленькой обманщицы! – Эмма отступила на шаг, поднеся в ужасе руку к губам. – Что, тебе не нравится? – теперь он точно издевался. – Хорошо. Мне бы не хотелось думать, что мы не поняли друг друга.

– Ну, это, без сомнения, теперь исключено, – сказала Эмма, подняла одежду, и, не одеваясь, бросилась к дому.

Эмма скоро узнала, что в этот раз Деймон вернулся домой один. Он оставил Поля в Лондоне закончить свои дела, а сам вылетел в Нассау и оттуда отправился на остров на катере, а не на вертолете, поэтому они и не слышали, когда он приехал.

Несмотря на их ссору в тот вечер, когда он вернулся домой, Эмма скоро убедилась, что в этот свой приезд Деймон почти все свое свободное время собирался посвятить Аннабель. Его дочь всегда настаивала на присутствии Эммы, и они с Деймоном вынуждены были с этим мириться.

Если Эмма и испытывала сердечные муки, когда она приехала на остров, это было ничто в сравнении с тем, что она испытывала сейчас. Она считала, что Деймон преуспел в своем намерении заставить ее страдать за то, что она сделала в прошлом. Она думала, что он должен быть очень доволен собой, причиняя ей такие страдания, и презирала себя за то, что позволила этому случиться?

Она задавалась вопросом, будет ли у нее возможность переговорить с ним о матери Аннабель. Ей этого очень не хотелось, но она чувствовала, что это было необходимо для выздоровления девочки.

Этот шанс представился ей как-то вечером, когда Аннабель уже легла спать. Луиза на целый день отправилась в Нассау, и они были одни, не считая Тэнси. Тэнси, как обычно, что-то вязала или шила на кухне для деревенских ребятишек. Деймон работал в кабинете, и когда в доме все стихло, Эмма направилась туда и тихо постучала в дверь.

– Войдите, – раздалось из кабинета. Она вошла и закрыла за собой дверь. Деймон оторвался от бумаг и с удивлением взглянул на нее.

– Ну? – в его голосе звучала непримиримость.

Эмма вздохнула и сказала:

– Я хочу поговорить с тобой об Аннабель.

– Снова?

– Да, снова. Но не о тебе. Я хочу поговорить о том несчастном случае.

Взгляд Деймона стал настороженным.

– Да? И что тебя интересует в том несчастном случае? Это тебя не должно касаться. В твои обязанности входит присматривать за Аннабель. Ты – ее няня, а это вовсе не означает, что тебе нужно быть в курсе всех деталей той автомобильной катастрофы.

– Да, я всего-навсего медсестра, – с жаром воскликнула Эмма, – но я думаю, что у меня есть право говорить об этом, каковы бы мои обязанности здесь ни были. Я знаю, что не мои профессиональные навыки были причиной, что я оказалась здесь. Но теперь, когда я здесь, я не допущу, чтобы со мной обращались, как с дурочкой. Я немного разбираюсь в этом, и не думаю, что Аннабель нужна операция. Мне кажется, что ее слепота вызвана скорее ее душевным, чем физическим состоянием.

Деймон откинулся в кресле и окинул ее циничным взглядом.

– В самом деле? Ты это знаешь, да?

– Я знаю, я чувствую это. Деймон, ради бога, доктора делают свою работу, опираясь на знания, которыми они располагают. Если они не знали правды о твоих взаимоотношениях с матерью Аннабель, им и в голову не приходило, как из-за всего этого волновался и переживал ребенок...

Деймон вскочил на ноги.

– Что, черт возьми, ты имеешь в виду? Эмма покраснела.

– Ты превосходно знаешь, что я имею в виду, – сказала она твердо.

– В самом деле? И кто снабдил тебя информацией о моих отношениях с женой? Наверное, Тэнси, эта старая болтушка?

– Тэнси никогда не скажет слова против тебя, – быстро возразила Эмма. – Ничто из того, что она мне сказала, не умаляло твоих достоинств!

– Я полагаю, ты это говоришь, чтобы успокоить меня? – его глаза сверкнули. – Почему бы тебе не заниматься своими делами?

Эмма не смутилась.

– Я здесь ради Аннабель, и это мое дело. Если твой брак отразился на ее здоровье, я думаю, у меня есть право попытаться помочь ей.

– Мой брак не мог быть хуже, – саркастически заметил он. – Это полностью отвечает на твой вопрос?

Лицо Эммы залилось краской. Она смутилась.

– Тогда почему?.. – Эмма запнулась и не договорила.

Он внимательно смотрел на нее и, казалось, знал, что она хотела спросить.

– Почему я женился на ней? – сказал он. – Ты это собиралась спросить, да?

Эмма наклонила голову.

– По мне все сразу видно, да?

– Только мне и то не всегда. Она взглянула на него.

– Тогда...? – она вздохнула. – Тебе, однако, было не трудно забыть меня, Деймон. Ты заставляешь меня оставаться здесь, чтобы отомстить мне за то, что я не вышла за тебя, однако, насколько я вижу, что-то незаметно, что я кому-то разбила сердце!

Лицо Деймона потемнело.

– Я любил тебя, Эмма! – прошептал он яростно.

– Да? А может, я просто задела твое самолюбие? Ты не мог поверить, что кто-нибудь мог отвергнуть тебя, Деймона Торна? – в ее голосе звучала горечь.

Деймон грубо схватил ее за плечи. Его пальцы больно сжали ее руки.

– Не смей со мной так разговаривать! – воскликнул он взбешенно. – Я сказал, что я любил тебя, и так оно и было. Ты была единственной женщиной, которую я когда-либо любил, единственной, на которой я хотел жениться.

Она непонимающе уставилась на него.

– Но ты же женился на Элизабет! – недоверчиво возразила она. – И всего спустя десять недель после... – ее голос прервался.

– Да, я женился на Элизабет. Я ведь не отрицаю это, не так ли?