После этого юный Томас потерял веру в Бога, а в школе превратился в мятежника. Начал воровать, затем торговать наркотиками. Скоро он обнаружил, что обладает недюжинным обаянием и может убедить кого угодно в чем угодно, – и использовал эту способность на полную катушку. Год спустя у него была в школе собственная сеть наркоторговли из пяти учеников.

Однажды он, разумеется, попался и предстал с повинной головой перед директором школы мистером Коллинзом. Мистер Коллинз был человеком мягким и рассудительным: он заговорил с Томасом ласково, сказал, что соболезнует ему по поводу ужасной трагедии – гибели его матери. Однако, продолжал он, выхода у него нет – Томаса придется исключить.

– Знаешь, Томас, ты на редкость обаятельный парень. Здорово ладишь с людьми. И, мне кажется, в глубине души ты человек хороший, просто запутался. Мне кажется, из тебя может выйти отличный продажник или специалист по пиару. Не губи свое будущее приводами в полицию. Скажи, чем бы ты хотел заниматься в жизни?

– Я, мистер Коллинз, хочу зарабатывать деньги, – не раздумывая, ответил Томас. – Много денег. И ездить на «Роллс-Ройсе» с шофером.

– Вот как?

– Да, так.

– Что ж, Томас, все возможно, если будешь верить в себя и много работать. Этому я и стараюсь всех вас научить. Но, чтобы хорошо зарабатывать, не нужно нарушать закон – достаточно принимать правильные решения.

– Это какие же? Что за правильные решения помогут мне заполучить кучу бабок?

– Я скажу тебе, что сделал бы я, если б хотел стать богачом. Думаю, я занялся бы строительством, или банковским делом, или… – тут он улыбнулся, – или, быть может, основал бы новую религию!

Воскресенье, 26 февраля

Утро выдалось солнечное и ясное – из тех холодных февральских дней, когда на лужи ложится ледок и под ногами похрустывает трава в паутине изморози. Росс и Ходж стояли у первой лунки на поле в гольф-клубе «Дайк».

Со стрессом Хантер всегда боролся физическими упражнениями. Вот и сегодня решил не пропускать игру. Кроме того, он надеялся, что свежий воздух прогонит похмелье. Однако в голове у него неотступно крутились мысли об ужасной судьбе Кука – и еще о двух наборах координат, по-видимому, теперь потерянных для него навеки. Координат, возможно, заинтересовавших кого-то настолько, что ради этой информации неведомые негодяи замучили старика до смерти.

Координат, без которых не выйдет истории.

Росс поставил на землю модную спортивную сумку – рождественский подарок от Имоджен, – и достал оттуда клюшку и мяч. Выпрямился, окидывая взором окрестный пейзаж: поле, соседние луга, деревенские домики вдалеке, одинокую трубу Шорхэмской электростанции, а еще дальше – серо-стальную гладь Ла-Манша. Подбросили монету; первую подачу выиграл Ходж. Он установил на раскисшей влажной земле красную подставку для мяча, положил мяч, затем занял позицию, наклонившись и пружинисто согнув колени. Пару раз на пробу взмахнул клюшкой, шагнул вперед, к мячу, и нанес по нему мощный удар.

Раздался сухой треск. Мяч взлетел в воздух, на мгновение словно растворившись в безоблачном небе, приземлился в добрых двухстах пятидесяти ярдах впереди, в самом центре поля, и покатился по земле.

– Круто! – похвалил Росс. – Классный удар!

– Да, ничего получилось, – горделиво ответил Ходж.

Хантер установил на траве свою подставку и положил на нее мяч. Тот скатился наземь. Росс попробовал снова – и мяч снова упал. Голова раскалывалась, словно через мозг продергивали раскаленную проволоку. На третий раз Россу удалось установить мяч правильно.

Он встал в позицию, размахнулся для пробы, затем шагнул вперед, ударил по мячу…

И промахнулся. Клюшка просвистела в воздухе мимо мяча.

– Три-ноль не в твою пользу, – сообщил, закуривая сигару, Ходж. Физиономия у него прямо-таки светилась самодовольством.

Росс размахнулся еще пару раз, снова шагнул вперед и ударил. На этот раз клюшка вонзилась в землю в добром футе от мяча, выворотив пласт дерна с травой.

– Черт! – воскликнул Хантер. – Черт!

Укладывая дерн на место, он заметил, что в очереди за ними стоит группа из четырех игроков, терпение которых явно на исходе.

С третьей попытки ему наконец удалось попасть по мячу – но улетел он недалеко и приземлился в кусты.

У следующих двух лунок Росс показал себя ненамного лучше. Все его мысли по-прежнему занимала смерть Кука.

Затем они уступили место четверке игроков и стали ждать своей очереди.

– А Имоджен что поделывает? – спросил, щелкая зажигалкой, Ходж.

– Говорила, что сходит сегодня в церковь. Примерно раз в месяц она там бывает.

– А ты с ней ходишь?

– Иногда. Чаще всего, когда льет дождь и в гольф не поиграешь, – Росс усмехнулся.

– Слушай, я не пойму, как ты относишься к религии? Знаю только, что шарлатанов-проповедников ты терпеть не можешь!

Росс улыбнулся. Ходж имел в виду его статью-расследование о самых богатых в мире проповедниках-евангелистах, напечатанную в «Санди таймс» пять лет назад. За эту статью пастор Уэсли Венцеслав, руководитель Церкви Уэсли Венцеслава в Англии, даже пытался подать на газету в суд – но отозвал иск, когда газета пригрозила опубликовать в ответ сведения о его судимости.

– Родители наши религиозностью не отличались. А когда мне было четырнадцать, у мамы, которую мы с братом обожали, обнаружили рак. Каждый вечер я молил Бога, чтобы она выздоровела, – но три месяца спустя она умерла. После этого я перестал молиться, да и верить перестал. Дальше папа растил нас один. А я ни во что не верил до двадцати трех лет, когда произошло нечто очень странное – то, что я до сих пор не могу себе объяснить.

– Что же?

– Разве я тебе не рассказывал? Про Рикки, моего брата-близнеца?

– Нет.

– Он погиб. Идиотский несчастный случай. Я был в это время за пару сотен миль оттуда. И в это самое время – как я узнал позже, именно в те самые минуты, когда он умирал – я на минуту или две ощутил с ним невероятно тесную связь.

– Я читал, что у однояйцевых близнецов встречается что-то вроде телепатии…

Росс покачал головой.

– Нет, это было нечто большее. Именно мистический опыт. Трудно объяснить, и, я понимаю, звучит безумно… так что, наверное, не стоит об этом говорить.

– И тогда ты стал верующим?

– Не в Бога, нет. Но начал думать, что в мире есть нечто, нам недоступное. Может быть, полной картины мы не видим.

Ходж выпустил клуб дыма.

– А доктор Кук?

– Что доктор Кук?

– О каком Боге он говорил? Об англиканском, католическом, иудейском, исламском? Может быть, сикхском? Или растафарианском?