Меня убьют, подумал я, но не уехал. Он вышел из машины, я тоже вышел из «паризьена». Сделал несколько шагов в сторону, чтобы он не увидел моей трансвеститской литературы. Тревожила собственная извращенность, которая могла привлечь потенциального серийного убийцу. Это был крупный, шумно двигающийся парень, примерно шести футов, с вьющимися каштановыми волосами и пьяной улыбкой. Его лицо казалось безобидным, хотя и похотливым.

– Привет, – сказал он.

– Добрый день, – ответил я чопорно.

– Странно, не так ли? – спросил он. Мы стояли в десяти футах друг от друга, словно ковбои.

– Да, – сказал я.

– Как тебя зовут?

– Дэвид, – ответил я, натурально соврав.

– Может, зайдешь, Дэйв? – спросил парень, стараясь действовать спокойно и задушевно, сократив мое вымышленное имя, а потом представился: – Я – Ричи.

Я не сказал: «Да, я войду». Я не хотел брать на себя ответственность за свои действия. Я чувствовал себя словно робот. Парень подошел к парадной двери, и я последовал за ним. Мы встретились на шоссе, и вот теперь я входил в его владения. На двери я увидал мезузу.[7]Он был евреем! Еврей-убийца? Еврей-гомосексуалист? Я стал ближе к Ричи.

Мы выпили в гостиной. Я подумал, что он следовал за мной из порномагазина, но выяснилось, что он просто возвращался домой из гей-бара. Он был достаточно пьян и нервничал. Он рассказал мне свою историю. Уже год, как они с женой разведены, это их дом, но только в последние несколько месяцев, в возрасте тридцати восьми лет, он вышел из подполья. Я с сочувствием кивал. Я был зажат, едва говорил, ситуация шокировала. Мы прошли в спальню и разделись.

Когда мы оба были в одном белье, я сказал:

– Вы – еврей, не так ли?

– Откуда ты знаешь? – спросил он, и по его лицу пробежала волна еврейской беззащитности и неуверенности. Я хорошо это знал.

– Я видел мезузу, – ответил я и добавил, чтобы успокоить: – Я тоже еврей.

Мы легли в большую кровать совершенно голые. Я стеснялся своего тела, очень нервничал, и мой пенис был совершенно бессильным – почти до уровня падения. Я не слишком хорошо выглядел. Ричи тоже нервничал, но его пенис был огромных размеров. Если бы даже у меня была эрекция, я не мог бы сравниться с ним. Я сожалел обо всем этом безумии. Мне никогда не нравились сравнения в туалете.

Но Ричи был добр, ему, похоже, дела не было до моей слабости. Он тяжело дышал и с восторгом прикасался к моему животу и груди. Я лежал неподвижно.

– Мне жаль, что у меня такой маленький, – сказал я. – Я нервничаю.

– С тобой все в порядке, – сказал он. – Прикоснись ко мне.

Я положил руку на его пенис. По сравнению с моим он был как большой, старший двоюродный брат. На меня произвела впечатление его мощь. Мне нравилось держаться за него, и Ричи, ободренный моим прикосновением, принялся целовать меня, но я не мог этого вынести. Я сказал:

– Пожалуйста, не надо.

Он был немного расстроен и принялся действовать по-другому.

– Хочешь массаж? – спросил он.

– Хорошо, – сказал я.

Я не стал ложиться на живот, а повернулся на бок. Ричи начал растирать мои плечи. Массажистом он был так себе – рукам не хватало чувствительности, – и я подумал, не считала ли его жена это дефектом.

Он быстро устал и прилег поближе ко мне, крепко обняв. Мы лежали так несколько минут, а потом его пенис скользнул между моих бедер и так остался. Я почувствовал себя маленьким мальчиком, которого обнимает отец. Я вдруг вспомнил ощущение пениса моего отца, когда он лежал позади меня и спал.

Я часто лежал вместе с отцом, потому что мама вернулась на работу, когда я был в первом классе. Уходя рано утром, она укладывала меня в постель к отцу, потому что он частенько бывал в плохом настроении и не хотел оставаться один. Мама использовала меня как замену, это помогало ей избавиться от чувства вины за то, что она уходит, потому что мы с отцом могли позаботиться друг о друге. Примерно через час после того, как она уходила, он просыпался и помогал мне собраться в школу.

Странно, но, когда Ричи обнял меня, я почувствовал себя точно так же, как много лет назад с отцом. Маленьким, больным и перевозбужденным. Ричи принялся тереться пенисом у меня между ног, а я мастурбировал, лежа к нему спиной, и эякулировал прямо на его простыни. Мгновением позже я буквально выскочил из постели, вытерся салфеткой, оделся и сбежал.

Поначалу, казалось, он вот-вот разъярится. Я одевался и боялся, что в конце концов этот незнакомец причинит мне боль. Но он почти сразу начал плакать, умолять меня не уходить, быстро записал мне свой номер, предложил, чтобы мы как-нибудь пообедали вместе, и снова умолял остаться. Но мне было слишком стыдно, я был сбит с толку. И только смог сказать:

– Мне жаль. Секс очень меня смущает. Вы очень милый, но я должен идти.

Я выбежал оттуда и быстро уехал. Чем дальше я отъезжал, тем лучше себя чувствовал, последнее, что я подумал, было: «В конце концов я встретил еврея».

Я хотел вернуться к «Салли» на следующий вечер, хотя предвидел там много опасностей. Что, если кто-нибудь с работы увидит, как я вхожу туда? И что будет, если я, дав слабину от любопытства, пойду с какой-нибудь из Королев? Это было не только дорого, я мог подхватить болезнь. Так что на следующий вечер я остался дома, один – Генри ушел преподавать.

Я посмотрел игру «Торонто Блю Джейс» – «Окланд Эй», отчего почувствовал себя гораздо лучше. Весь день мне хотелось вернуться к «Салли», но я изводил себя мыслями, что я извращенец, потому что вообще рискнул пойти туда. Несмотря на то, что я не сделал ничего плохого, я сидел в своем служебном кабинетике с неотвязной мыслью, что вот-вот попаду в беду.

Так что я был очень счастлив, что получил удовольствие от бейсбола. Я чувствовал себя не таким уж извращенцем, если могу получать удовольствие от игры в мяч.

На восьмой подаче вернулся Генри и спросил, как обычно:

– Была почта?

– Нет.

– Ну просто конец света!

Я понимал это так, что, поскольку Генри был театральным деятелем, он любил повторять хорошие реплики. И я против этого совершенно не возражал, я ценил его постоянство.

Он стащил плащ, увидел, что я смотрю бейсбол, и сказал:

– Американцы слишком озабочены атлетикой. Теннис – это нормально. Но даже он испортился. Я не желаю его смотреть, пока мужчины не наденут длинные штаны, а женщины – платья, как Хелен Уилле-Муди.

«Блю Джейс» ушли далеко вперед, и я переключил канал. Мы посмотрели серию «Вас обслужили?», посвященную оксфордскому профессору, которому приглянулась миссис Слокомб.