— Да сохранит тебя Господь, — пробормотала старуха и вытянула дрожащие руки. — Это ты, брат Йоханнес? Снова приготовил мне кашу из буковых орешков?

— Я… я всего лишь паломник, направляюсь в Андекс, — неуверенно ответил Куизль. — Скажи, почтенная, попаду я этой дорогой к монастырю?

Старуха вздрогнула и лишь через некоторое время овладела собой.

— Большой грех ты на себя принял, — прошептала она. — Страшный грех! Я чувствую это. Чертова гора заманила тебя ко мне, так ведь?

— Чертова гора? — Куизль помотал головой. — У меня нет времени на твои загадки, женщина. Я тут двух малышей несу к матери. Ну так что? Ведет эта тропа…

— Это вход в преисподнюю! — прошипела вдруг женщина и показала на пещеру позади себя. Голос ее зазвучал теперь с твердостью; белки глаз, казалось, осветились изнутри. — Я сторожу его, чтобы сатана не вернулся на землю. Но не властна над ним. Он поет, хрипит, стонет, я слышу его по ночам, когда он волочет свое чумное тело сквозь толщу горы…

Она протянула к палачу чахлые руки, отчего тот невольно отступил с отвращением на шаг.

— Остерегайся, путник! Я чувствую, что ты ступил на тропу Люцифера. Кто ты? Солдат, что приносит несчастья? Сколько жизней на твоей совести? Скажи, сколько?

— Я палач из Шонгау, — проворчал Куизль, почувствовав, как волосы на затылке встали дыбом. — Спроси советников, они ведут счет. А теперь дай пройти, пока я еще кого-нибудь не убил.

Палач отпихнул от себя руки старухи и торопливо обошел ее. Та гневно взмахнула палкой и закричала вслед Куизлю:

— Господь не случайно указал тебе этот путь! Признай истину, палач! Страшный суд близок! Я уже слышу, как роются демоны, как пробираются через землю, разгребают гнилые листья когтями! Скоро они будут здесь, очень скоро! Покайся, палач! Несчастье постигнет тебя!

Дети расплакались, и Куизль не сбавлял шага до тех пор, пока вопли старухи не превратились в отдаленное эхо. Сердце бешено колотилось, и причиной тому был не только напряженный подъем. Старуха что-то расшевелила в нем, нечто темное, кроющееся в глубине души; казалось, что все убитые, запытанные, колесованные, повешенные и обезглавленные одновременно возопили об отмщении. Якоб невольно вспомнил о видениях вчерашнего вечера, о военных воспоминаниях, что кружили теперь у него в голове…

Сколько жизней на твоей совести? Скажи, сколько?

Впервые за долгие годы Куизль по-настоящему испугался.

Он встряхнул головой и поспешил дальше по тенистой тропе. Деревья, казалось, тянулись к нему ветвями, и листья гладили по лицу. Дети плакали и вопили; Петер вцепился палачу в волосы, словно маленький разгневанный гном, и бесился у него на плечах.

Куизль оступился, едва не упав, затем отодвинул в сторону последнюю ветку, и взору его открылась залитая светом прогалина с лужайками и полями, золотистые колосья волновались на ветру. А впереди стоял в ярких лучах послеполуденного солнца монастырь Андекс.

Ужас остался позади.

Палач вдруг в голос рассмеялся. Какая-то старуха несла непонятно что про отмщение и расплату, а он испугался, как дите малое! Что с ним стряслось вообще? Давно пора было передать малышей Магдалене и сосредоточиться на своих делах. Пока сам не превратился в боязливого мальчишку, что пугается бабьих сказок.

Собравшись с духом, Куизль зашагал через поле к монастырю. Но он все-таки решил в эти дни помолиться и попросить отпущения грехов. Не то чтобы он действительно верил во что-нибудь — просто в любом случае это не повредило бы.

Магдалену разбудил сиплый кашель пожилого мужчины, лежавшего справа от нее. Старик захрипел и сплюнул на устланный тростником пол зеленый сгусток.

Магдалена брезгливо отвернулась. С прошлой ночи она лежала во флигеле монастыря — бывшей конюшне, которую настоятель предоставил в распоряжение больных. С утра пациентов было всего несколько человек, но за последние часы число их резко выросло. Магдалена насчитала в импровизированном лазарете не меньше двух десятков стонущих, храпящих и причитающих паломников. Они лежали на кишащих блохами койках или на соломенных тюфяках и дрожали, закутанные в тонкие одеяла. Старое и сырое строение пропахло конским навозом и человеческими экскрементами. Снаружи доносились песнопения богомольцев, которые стекались к монастырю, чтобы помолиться за хороший урожай, здоровых детей или просто за спокойный год без войн, голода и болезней.

Магдалена осторожно ощупала пахнущую травами повязку на шее. Рана оказалась неглубокой, необычным выстрелом ей лишь оцарапало кожу. Но усталость и потеря крови не прошли даром, и Магдалена пролежала некоторое время без сознания. Незнакомец, который подкараулил ее возле монастырских стен, по-прежнему вселял в нее страх.

Незнакомец и странная мелодия.

Что, если это тот самый человек, который днем раньше столкнул ее с колокольни?

— Ну, что, вернулась в мир живых? — Над ней с улыбкой склонился Симон и протянул миску с горячей кашей. — Значит, мой отвар из мака пошел на пользу. Уже за полдень перевалило. Ты шестнадцать часов проспала, пару раз всего просыпалась!

— Я… мне это было необходимо, — ответила Магдалена в некотором смущении. — Зато теперь я проголодалась, как волк.

Она с аппетитом набросилась на кашу и, лишь собрав пальцем последние остатки, откинулась со вздохом на кровать, пробормотав:

— Да, неплохо. Очень даже неплохо. Почти как у моего родственника-живодера. — Лицо ее вдруг посерьезнело. — Вообще-то мне бы радоваться, что я еще жива и хоть что-то могу есть, — добавила она тихим голосом.

Симон провел ладонью по ее потному лбу.

— Я наложил тебе повязку с пастушьей сумкой, хвощом и календулой, — сказал он заботливо. — Рана должна хорошо зажить. Но прошлой ночью ты несла какой-то бред. Что там вообще случилось?

Магдалена вздохнула.

— Если бы я только знала!..

И она рассказала Симону об увиденном во время мессы, необычной мелодии и выстрелах из засады.

— И это была мелодия автомата, созданного Виргилиусом? — спросил Симон с сомнением. — Ты уверена?

Магдалена пожала плечами.

— Во всяком случае, звонили колокольчики. И звук шел откуда-то из горы… снизу. — Она вдруг снова содрогнулась. — А что, если этот автомат и вправду убил своего создателя и подмастерья и теперь бродит где-то под нами в поисках новых жертв? Если он превратился… в голема?

— Чепуха, — возразил Симон. — Это простые страшилки, только и всего. Один лишь Господь способен создавать жизнь. Я скорее полагаю, что здесь как-то замешаны эти монахи.

Магдалена торжествующе оскалилась:

— Так, значит, ты тоже считаешь теперь, что Безобразный Непомук невиновен? Я же говорила!

— Имеешь в виду брата Йоханнеса?

Симон протянул Магдалене кружку воды, и женщина осушила ее жадными глотками.