Когда Штырь сказал, что любит водку, он знал, на что идет. И Белый это понял. Сразу. Он понял, что это был вызов. Но отвечать на него не стал. Вместо этого вновь по-лисьи завилял хвостом, шифруя свои истинные намерения.

Конечно, история с дохлым ментом — это всего лишь предлог В какой-то миг Штырь увидел, как в глазах старика блеснуло скрытое торжество. И в этот миг Штырь понял, что старик подписал ему смертный приговор. Однако Штыря это не напугало. Он давно был готов к схватке и сам давно уже ждал подходящего случая, чтобы поквитаться со старым козлом.

Но прежде чем решиться на такое крутое дело, Штырь провел тщательную разведку и узнал, что большие боссы, которые посадили Белого смотрящим, не слишком довольны тем, как старик справляется с делами. Боссам не нравилось как то, что многие дела решаются в обход их, так и то, что он не умеет ладить с молодыми. Старику не хватало гибкости, и авторитет его трещал и расползался по швам, как старая рубаха.

Узнав о таком отношении боссов к старику, Штырь решил, что они не будут особо возражать, если кто-нибудь из молодых сделает за них работу То есть — избавит блатной мир от нежелательной персоны.

«Из него уже песок сыплется, а все воображает себя бессмертным, — со злостью подумал Штырь, дымя сигаретой. — Ну ничего. Эту проблему мы решим».

Поначалу, конечно, боссы вскинутся: все-таки убийство авторитета — это тебе не хрен собачий. Но потом, подумав и прикинув, что к чему, смягчатся. Возможно, даже передадут «территорию» ему, Штырю. В благодарность за его «труды».

Нужно только опередить старого пердуна, не дать ему возможности нанести удар первым. Иначе — хана. Нужно действовать осторожно и быстро, чтобы старик не успел опомниться.

Штырь загасил сигарету, внимательно, по-волчьи, оглядел окрестности и лишь затем взялся за ручку дверцы.

В гостиной его поджидали два друга. Один — приземистый и коренастый, с глуповатым лицом, на котором злобно поблескивали два маленьких черных глаза. Второй — тощий и длиннорукий, с острым лицом хорька. Парни пили пиво, развалившись на диване перед мерцающим телевизором.

Завидев Штыря, коренастый взял пульт, направил его на телевизор и отключил звук. Длиннорукий нагнулся, вынул из маленького холодильника, стоявшего тут же, у дивана, банку пива и брякнул ее на стол.

— Давай, Штырь. Прими микстуру от кашля, — весело предложил он.

Штырь уселся в кресло и взял банку. Щелкнул скобкой, приложился и долго пил. Потом вытер рот ладонью и сказал:

— Хорошо.

— Ну че там Белый? — нетерпеливо спросил коренастый. — Зачем звал?

— Чего он там втирал-то? — поддержал друга длиннорукий. — Может, дело какое новое?

Штырь отхлебнул из банки и мрачно изрек:

— Короче, как я и говорил. Зарвался Белый. Залу-пу на нас кидает из-за того дохлого мента.

— Из-за «мента? — Длиннорукий посмотрел на коренастого, тот в ответ пожал плечами. Длиннорукий вновь перевел взгляд на Штыря. — Чего-то я не понял, Штырь. Мент-то тут при чем?

— Вот и я о том же, — непонятно ответил Штырь и вновь отхлебнул пива. — Короче, пацаны, — облизнувшись, сказал он, — у деда в башке полный маразм. Он теперь лучшим другом ментов заделался. Видели бы вы его рожу. Думал, порвет меня, как Тузик грелку! Зуб даю, он теперь с нас просто так не слезет.

— Ни фига себе! — возмутился коренастый. — Он че, крайних нашел? Слышь, Хорь, он нас типа козлами отпущения сделать хочет! Нормально, да?

Длиннорукий нахмурил лоб.

— Слышь, брателла, — обратился он к Штырю, понизив голос, — надо че-то с этим решать.

— Надо, — согласился Штырь.

— В натуре, а то он нас сам в асфальт закатает, — продолжил длиннорукий. — Белый хоть и в законе, а отморозок почище нашего.

— А че решать-то? — встрял в диалог коренастый. — Если не он нас, то мы его! Ну то есть наоборот. Лично я не хочу из-за его наездов червям в зад с обратной стороны глядеть. Если ему нравится, пусть он сам и смотрит.

Штырь и Хорь переглянулись. Хорь усмехнулся:

— Нормально ты про червей, Вол. Сам придумал или прочитал где?

— Я все книжки еще в школе прочитал, — дернув губой, ответил Вол.

— Ладно гнать-то, — сказал Штырь. — Ты в сортир постоянно книжонки таскаешь.

— Не книжки, а журналы. Че я, виноват, если мне без журналов там скучно.

Штырь и Хорь заржали. Вол обиженно надулся.

— Ладно, — сказал Штырь, отсмеявшись. — Тянуть нельзя. Сегодня решаем, а завтра делаем. Белый, когда к дому подъезжает, охрану у подъезда отпускает, а дальше один идет.

— Там у него в подъезде консьержка сидит, — напомнил Вол.

— Сидит, — согласился Штырь. — А нам-то че с того? Сядем рядом, а будет вякать, хлебало стволом заткнем.

Вол почмокал губами и с сомнением сказал:

— Бабки упрямые. Они от упрямства страха не знают. Может поднять вой на весь дом.

— Не поднимет. Если че, скажем, что знаем, где она живет. И что внуков ее замочим, если слушаться не будет.

— А че, хорошее пугалово, — одобрил Хорь. — Бабуля в портки наложит от страха. Втроем пойдем или как?

— Втроем. Вол, у тебя сколько глушителей в загашнике?

— Два нормальных и два самодельных, одноразовых.

— Самодельные-то надежные?

Вол пожал плечами:

— Поди знай, я ж их не опробовал.

— Тогда нормальные глушаки мы с Хорем навинтим. А ты на подстраховке будешь.

Хорь отхлебнул пива, посмотрел на мерцающий экран телевизора и спросил:

— Уходить как будем — уже придумал? Я понапрасну подставляться не хочу.

Штырь допил пиво, с треском сжал банку в пальцах и швырнул ее в угол комнаты, туда, где уже громоздилась горка блестящих алюминиевых банок.

— У них сразу за лифтом комната для уборщиц; есть, — сказал Штырь. — Окна на другую сторону выходят. Сразу за окнами кусты всякие растут. По ним можно до гаражей добраться. Две минуты, не больше. За гаражами машину можно поставить. Выедем на шоссе, а там быстро затеряемся. Главное — не нашуметь. Чтобы охрана не вскинулась.

— А бабку куда? — поинтересовался Вол. — Она же завопит. К стулу привязывать времени не будет.

— А че ее привязывать? — холодно усмехнулся Штырь. — Там ее и положим.

Вол нахмурился:

— Нехорошо это. Стариков мочить — грех.

— Почему?

— Они на войне были.

— Че ты мелешь, криволапый? С войны шестьдесят лет прошло. А бабкам, которые там сидят, всего по шестьдесят будет.

Для Вола это было откровением.

— Че, правда, так много уже прошло? — удивленно переспросил он.