И тут на сцену вышла Мира.

В школьной форме восьмидесятых годов: закрытое коричневое платье с длинным рукавом, с подолом до середины бедра, в белом фартучке поверх него, в белых гольфиках, один из которых съехал по голени, собравшись гармошкой на щиколотке, в детских туфельках. На голове два высоких хвоста, перевязанные белыми бантами, и никакого макияжа.

Она тащила с собой самую большую, какую только смогла найти во всем институте, гитару, чуть ли не с себя ростом.

Подойдя к микрофону, объявила звонким девчоночьим голосом пламенной пионерки:

– Выступает Мира Андреева! Старинный русский романс «Отцвели хризантемы».

Уселась на стоявший у микрофона стул, практически потерявшись за этой огромной гитарой, из-за которой торчала только ее голова в пышных белых бантах, хмуря брови, сосредоточенно подстроила лады на грифе, после чего сделала нужное, «вдохновенное» лицо, настраиваясь на лиризм произведения, и затянула прокуренно-пропитым низким сиплым голосом прожженной шалавы с воровской малины:

– В том саду, где мы с вами в-с-т-ретились… – старательно, с особым чувством, прикрывая глаза, с нажимом выговаривала буквы в последнем слове.

– …Ваш любимый кус х-хр-ризантем расцвел. И в гр-руди моей расцвело тогда, – на следующем слове она совсем уж расстаралась, выговаривая и растягивая каждую букву, – …ч-у-в-с-т-в-о первой, нежной л-ю-ю-бви.

Несколько мгновений из зала не доносилось никаких звуков, отчего казалось, что никто вообще никак не реагирует на ее выступление, и вдруг эта напряженная шоковая тишина неожиданно и резко раскололась дружным неудержимым гоготом.

Их руководитель обливался слезами, плечи его тряслись в приступе гомерического хохота, один из студентов и вовсе обессиленно сполз с кресла на пол, задыхаясь от смеха. Народ стонал, плакал, рыдал, заваливаясь боком на ручки кресел и складываясь пополам от бессилия, и хохотал до колик и икоты.

Мира допела. Поднялась со стула, поклонилась, изобразив лицом юношеское рвение, посверкивая пионерским взглядом, и удалилась со сцены, волоча за собой гитару, оставив зрителей в клиническом состоянии полного бессилия перед удушающим хохотом.

Все!

Потом этот номер стал одним из ведущих в их студенческих капустниках, как, впрочем, и все другие номера, которые готовила и показывала Мира.

– Вот так и училась, – улыбнувшись воспоминаниям, закончила она.

– Ох, – покрутил бессильно головой Барташов, который отсмеялся всласть, тем более она ему тут же по ходу напела, как звучал тот романс в ее исполнении, тем же голосом пропитой марухи. – Хотел бы я на это посмотреть.

– У меня есть запись. Может, когда-нибудь при случае покажу.

– Обязательно, – потребовал он и закрепил: – Все, обещали!

– Да у нас много ярких студенческих номеров и выступлений было, бывали и гораздо более интересные, всех и не упомнишь.

– Еще более? – веселился Барташов и спросил: – А как в Москву перебрались?

– Так я же из Москвы. Меня к отцу отправили, когда голос потеряла, сменить обстановку. Там и поступила. Поселилась в общежитии. Папа был против, но я настояла. Так вышло очень удобно, мы же пропадали в институте, иногда даже оставались там ночевать, влюблены были в свою учебу. А когда закончила, поняла, что соскучилась по Москве и хочу домой. К тому же нас приезжали прослушивать руководители трупп, и я получила сразу несколько предложений из столичных театров. Мама с отчимом решили выделить мне отдельную квартиру и перевезли к себе бабушку, маму отчима. Поэтому я выбрала театр, который находится ближе всего к моему дому.

– Наверное, это тяжело кукол носить во время спектаклей? – искренне интересуясь, расспрашивал Андрей. – Да еще на вытянутых руках. А вы, уж извините, не производите впечатления сильной девушки.

– Это обманчивое впечатление. Сразу видно, что в кукольном театре вы ни разу не были. Кукольные театральные представления бывают разные. Так называемые перчаточные – это когда кукла надевается на руку, как перчатка; ростовые – это на вытянутых руках; и марионеточные – это на нитках. В нашем театре представлены все три варианта, я работаю с двумя, перчаточными и ростовыми. Вот с последними бывает трудновато, – интригующе улыбнулась она, выдержала небольшую паузу и легко рассмеялась. – У нас есть помощники при работе с куклами. А наши мужчины-артисты вообще парни накачанные. Многие красивые, фактурные мужчины, им бы героев играть на сцене и в кино. А за ширмой там другое, там кукольная пластика, кукольный голос. Это мне проще, это моя стихия, к тому же у меня страх зрительного зала, а за ширмой мне комфортно, – и она резко перевела дыхание, переключила тон голоса с повествовательного на расспрашивающий. – Ну, а вы, Андрей, как стали главным инженером такого крупного предприятия?

– Самым банальным образом, – улыбнулся Барташов. – По блату.

– А ничего там не грозит стратегически значимому производству страны, если главный инженер завода работает по блату? – приподняв иронично бровку, спросила Мира.

– Ну, кое-что я все-таки умею, не совсем уж и блатной товарищ, – усмехнулся Андрей.

И отчего-то легко и просто, без каких-либо душевных неудобств, принялся ей рассказывать.

В общем-то, ничего выдающегося в биографии Андрея Алексеевича Барташова и не числилось, профессию выбрал, что называется, идя по стопам отца.

Алексей Матвеевич был инженером и работал ведущим специалистом на крупном предприятии. К инженерной работе у отца с младенчества имелось врожденное дарование и стремление, помноженное на талант изобретателя, причем во всех сферах жизни, как в профессиональной, так и в обычной, житейской, бытовой.

Сколько себя помнил Андрей, отец постоянно что-то мастерил, придумывал и прилаживал в хозяйстве, что существенно облегчало мамину работу по дому и качественно улучшало их жизнь.

Так, например, он изобрел и сделал сам мощный, удобный и хваткий погружной миксер еще в те времена, когда никто в стране и слыхом не слыхивал, что это за штука такая, а мама уже с удовольствием и сноровисто пользовалась, на зависть всем подругам.

Модернизировал тяжелую, громоздкую стиральную машинку, превратив ее в удобнейший агрегат, который сам менял воду и отжимал белье. И таких вот изобретений, превосходивших по качеству и эксплуатационным характеристикам все промышленные аппараты и механизмы, Алексей Матвеевич придумал, собрал и наладил множество.

И, разумеется, маленький сынок постоянно вертелся возле него, ужасно любопытствуя и задавая кучу вопросов. Таким вот простым образом выявилась и у Андрея наследственная тяга к механике и инженерии.

В школе он учился замечательно, точные науки ему давались легко и просто, да и по гуманитарным он, стараниями мамы, не отставал.

Поступил в институт после школы, учился в охотку, с интересом, стал негласным лидером всего курса, был он подростком с характером, не сказать, что самым простым – упертым, целеустремленным, с врожденными лидерскими качествами и четким внутренним стержнем.