Джули склонила голову набок.

— А что это такое у нее на подбородке? Как вы думаете, это Кофейный Мачо?

Ди‑Эй была права. И его это страшно бесило.

Он явился в ее жизнь и потребовал, чтобы она ему все рассказала. Он сделал это, потому что привык задавать вопросы и получать ответы.

Он не понимал, что отнесся к Ди‑Эй как к клиенту. Несмотря на то что он был привязан к ней, он все равно предпочитал держать дистанцию — получать информацию, но не подпускать к себе. Он старался контролировать ситуацию, но оставаться вне ее. Он вел себя с ней как… Боже, он вел себя с ней так, как его родители — с ним самим.

Эта мысль потрясла Мэтта. Он искренне считал, что он был лучше.

Он сидел напротив Эмили и пытался вникнуть в то, что она говорит. Ее планы на Новый год, ее соседка по комнате, ее лучшая подруга. Мэтт слушал, но мыслями все время возвращался к вчерашнему вечеру. Он не спал всю ночь, и теперь у него болела голова, першило в горле, а мысли разбегались в разные стороны.

Он думал, что он сильнее.

— Поэтому я подумываю бросить колледж и поехать в коммуну в Перу.

Мэтт понял, что Эмили решила проверить, действительно ли он ее слушает. Ну, это была слишком наивная ловушка: он мог одновременно слушать трех человек и при этом читать книгу.

— Через мой труп, — сказал Мэтт, делая знак официанту принести еще кофе.

— Так ты все‑таки слушал! — рассмеялась Эмили. — А я была уверена, что ты думаешь о чем‑то своем. И ужасно злилась. Должна признаться, что поскольку я только что появилась в твоей жизни, то претендую, чтобы ты считал меня центром вселенной.

Мэтт искренне пытался раскаяться, что не уделяет ей должного внимания, но он уже и так чувствовал себя настолько отвратительным, что дальше некуда.

— Извини, так много всего в голове.

— Например?

Мэтт собирался поменять тему, как делал всегда, когда хотел избежать ответа на вопрос. Но Эмили, как и Ди‑Эй, не была случайным человеком. Эмили была его дочерью. И если он собирается впустить ее в свою жизнь, то пора начинать.

— Я встречался кое с кем. Время от времени, но на протяжении многих лет. И теперь она хочет порвать со мной.

— Если ты так расстроен из‑за этого, то, вероятно, у тебя более глубокие чувства к ней, чем тебе кажется. А у нее есть чувства к тебе?

— Думаю, да.

— Тогда в чем проблема?

«Проблема в том, что я боюсь».

Он знал, что значит жить с кем‑то, кто тебя не любит, быть частью жизни человека, который тебя не ценит. Любовь — не панацея, не гарантия счастливой жизни. Но разве у отношений могут быть гарантии?

Может быть, и лучше, что он не поставил свое сердце и все свои надежды на одну карту — Ди‑Эй. По крайней мере, он сохранил свою гордость. Но гордость не согреет ни твою душу, ни твою постель в зимнюю ночь.

— Это не имеет значения. Пусть живет своей жизнью. У меня есть ты.

— Дочь, которую ты видишь время от времени? Это, по‑твоему, семья? Неудивительно, что твоя подруга тебя бросила.

Эмили наклонилась к нему через стол, пристально посмотрела на него и сморщила носик:

— Ты вообще хочешь семью, Мэтт?

— У меня есть ты.

— Я тебя спросила не об этом.

Конечно, он хотел семью. Он хотел, чтобы кто‑то встречал его, когда он приходит домой, чтобы он мог взять на руки ребенка, чтобы жена будила его поцелуем, и еще много‑много поцелуев по ночам. Но это все лишь красивые мечты… У него было две семьи, и обе были ужасны. Он был уверен, что он с его графиком тоже будет ужасным семьянином.

— Я много работаю, Эмили. У меня сложная жизнь.

— Так упрости ее! Ты же сам решаешь, сколько тебе работать? Нет закона, который обязывал бы тебя работать сутками?

«Юношеский максимализм», — с улыбкой подумал Мэтт, а вслух сказал:

— Не все так просто, Эмили.

— Все просто. Это ты все усложняешь. Знаешь, почему ты хочешь считать меня своей семьей?

— Потому что это на самом деле так?

— Не совсем. Я знаю, что тебя это может обидеть, и заранее прошу меня простить, но у меня уже есть отец. Он катает меня на мотоцикле, посылает мне несмешные шутки и однажды провел за рулем восемь часов, чтобы увидеть мое выступление на конкурсе бальных танцев. Не сердись, но, если у меня что‑то случится, я обращусь за помощью к нему. И когда я буду выходить замуж, он поведет меня к алтарю. Я очень надеюсь, что мы с тобой подружимся, но мой отец — он.

Мэтт понимал, что она права, но очень больно быть отвергнутым второй раз за сутки.

— Но ты хочешь всего этого, я по глазам вижу. Тебе нужна дочь, которую ты будешь водить в танцевальный класс, сын, которого ты сможешь взять на футбол, жена, которая тебя любит. Ты хочешь семью.

Мэтт молчал.

— Я не знаю, что там у тебя за женщина, но тебе не кажется, что вы должны попробовать?

— У нас у обоих есть проблемы…

Это звучало неубедительно, но больше ему нечего было сказать.

— Вы, старики, такие смешные! У всех есть проблемы. Забей!

Его восемнадцатилетняя дочь учит его жить. Она была наивной, нахальной, отважной, и он безумно гордился ею.

— Твои родители отлично воспитали тебя, Эмили.

Она усмехнулась.

— Я знаю.

Мэтт посмотрел на часы.

— Хочешь с ней познакомиться?

— С женщиной, которую ты чуть не упустил? Конечно!

— Только там придется печь пряники.

— Моя мама — королева пряников. Я тебе таких пряничков напеку — пальчики оближешь. А заодно прослежу, чтобы ты не смылся в последнюю секунду.

У него умная дочь. И дерзкая. Совсем как он в ее возрасте.

Ди‑Эй изо всех сил старалась проникнуться духом Рождества, правда, старалась.

Мейсон переставил столики в кофейне в один длинный ряд. Леви, Эл и Бен замешивали тесто под контролем Калли. Мейсон и Найджел — раскатывали. Джули вырезала формочками пряники, а Дар‑би выкладывала их на противни, которые Калли ставила в печь. Поскольку Ди‑Эй приехала поздно, ей было поручено смешивать глазурь разных цветов и раскладывать в кондитерские мешочки, чтобы потом все разрисовали готовые пряники.

Близняшки с их острым чувством цвета считали нужным контролировать каждый ее шаг. Они десять минут колдовали над красной глазурью, прежде чем оттенок удовлетворил их обеих. Ди‑Эй безропотно следовала всем их указаниям, ей было плевать на оттенок глазури. Красный останется красным, а ее сердце останется разбитым.